Моя подруга Надя вышла замуж за младшего сына Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского. Я тогда часто ездила в Ленинград и постоянно останавливалась у неё, потому что это был свой дом. Её мать свела меня к Петру Петровичу, так как у меня было поручение определить одну картину. Я тогда ещё не была искусствоведом, хотя была уже художницей. Приехав к Петру Петровичу, я начала говорить, как определить одну голландскую картину. На другой день он вызвал меня и подробнейшим образом рассказал, какие у него основания не считать её подлинной. Мне было всё интересно, мы часто говорили об искусстве. Когда я бывала в Ленинграде, он всегда вызывал меня к себе.
Я писала его портрет. Я видела, что человеку 86 лет, и держать позу он не сможет. Поэтому я посадила его в кресло и принялась писать. В моей манере писать портрет есть особенность. Я всегда хочу, чтобы человек не сидел неподвижно, я хочу, чтобы он мог двигаться, осознать свою позу и потом возвращался к ней. И я стараюсь говорить. Я подумала, что Петра Петровича надо как-то развлзу и потом возвращался к ней. И я стараюсь говорить. Я подумала, что Петра Петровича надо как-то развлечь, потому чтечь, потому что он сел со скучающим видом. Я стала пробовать одну тему, затем другую. Я попробовала говорить о путешествиях, я путешествовала по Западу, и он начал «путешествовать» со мной. Он рассказал о своих экспедициях, которые ему предлагали. И один случай — как его пригласили в купеческую семью. Глава семьи умер, а родственники, мало понимавшие в картинах, попросили посмотреть и оценить картины, так как дело шло о наследстве. Он посмотрел картины, а потом захотел посмотреть старую икону, которую они считали чудотворной, так как она приносила много добра. Когда он вынул икону, то увидел, что это не икона, а голландская картина, изображающая драку в кабаке. Он был в полном недоумении — сказать или не сказать. Но решил не говорить — помогала и пусть помогает.
У Петра Петровича было большое собрание картин, он собирал исключительно картины голландской школы. Оно было настолько полное, что полнотой превосходило собрание Эрмитажа. Эрмитажное, конечно, по качеству было выше, но по полноте уступало. У них была замечательная квартира — картины висели везде, где их можно было повесить: на стенах, откосах окон, дверях. Откроешь дверь — и отшатнёшься, потому что там висит картина. А жена его страстно любила цветы. Они были в корзинах и подоконниках, были сделаны даже тройные рамы — между окон делали плантации. Бывать там было очень интересно. Пётр Петрович хотел подарить всю квартиру Эрмитажу, но Николай II таких подарков не принимал. И Петру Петровичу пришлось продать всю коллекцию за 200 тысяч рублей, в то время как она стоила миллионы.