Впервые я познакомилась с Абрамом Марковичем Эфросом на страницах «Русских Ведомостей», для которых он писал критические статьи и отзывы на выставки. Его оценки были живы, интересны, иногда резки. Его симпатии были на стороне левых художников, «Мира искусства», «Бубнового валета» и «Голубой Розы». Устоявшиеся реалисты, за некоторым исключением, конечно, не затрагивали его живого восприятия — темперамент требовал новых достижений в искусстве, а не застоя. Эфрос был, бесспорно, талантливый человек, остро подмечавший достоинства и недостатки различных направлений в живописи, умевший ценить прекрасное и в произведениях старших поколений. Лично я познакомилась с ним в 1918 г., когда поступила на работу в Комитет по охране памятников искусства и старины, объединявший всех любящих искусство, в какой бы области оно не проявлялось. Основателем Комитета был Грабарь, ставший во главе этого учреждения, целью которого было охранять, собирать и изучать произведения искусства. Среди людей, откликнувшихся на призыв Грабаря, был и Эфрос. Он и Валентина Михайловна Грабарь возглавляли отдел учёта и охраны, в котором я работала. Тут я впервые познакомилась с Эфросом как с человеком. Он сразу завоевал мою симпатию своей живостью, находчивостью и уменьем решать трудные вопросы. В людях он разбирался быстро и всегда знал — кто на что способен и на какой работе может быть с наибольшим успехом использован. Если были затруднения, он всегда помогал словом или делом. Подчас резкий, он был человек с душой, чутко относился к людям и всегда отзывался на их нужды.
Началась развеска картинной галереи. Абрам Маркович очень внимательно относился к работавшим под его руководством сотрудникам. Некоторые их них только что окончили университет, не были зачислены в штаты и не получали зарплаты. Он доставал им переводы и статьи, чтобы они имели хотя бы небольшой заработок.
Когда Комитет по охране памятников закончил свою деятельность, я перешла на работу в Музей изобразительных искусств. Эфрос заведовал там отделом французской живописи, где были выставлены художники 19 века. Он очень любил французскую живопись новейшего периода: барбизонцев, импрессионистов. При развеске Эфрос нашёл ещё одну мою способность. Когда я работала на современных выставках, мне приходилось развешивать картины, и получился некоторый опыт. Абрам Маркович это учёл, поручил мне создание экспозиции французского отдела. После того, как она была закончена во всех отделах, их руководители должны были прочитать лекции на материале их галерей. Очень хорошую лекцию прочёл профессор Николай Иванович Романов о голландской живописи. Наш французский отдел заволновался: может ли это сделать Эфрос? Он ведь писатель, журналист. Может ли он поставить вопрос научно? К удивлению многих и к нашей радости он блестяще прочёл живую, яркую, вполне научную лекцию.
Как я уже сказала, Абрам Маркович очень внимательно относился к сотрудникам, работавшим под его руководством. Помогал он и людям посторонним, если они находились в тяжёлом положении. Помню один случай с художником, членом Союза русских художников. Он жил недалеко от меня, и я часто встречала его на улице. Были самые голодные годы. Вид у него был ужасный. Однажды он остановил меня и пожаловался на своё тяжёлое положение: «Голодаю. Картины и этюды не продаются. Изредка удаётся продать на аукционе этюд рублей на пять». — «А почему Вы не хлопочете о пенсии?» — «Подавал два раза. Отказали». — «А Вы не обращались к Эфросу?» — «Нет, но вряд ли он захочет помочь». — «А Вы попробуйте, но не говорите, что я или кто другой направил Вас к нему. Скажите просто: я голодаю, помогите мне чем можете». Через несколько дней художник пришёл в кабинет Абрама Марковича. Я поспешила уйти, чтобы не мешать. Когда я увидела, что художник ушёл, я вернулась. Эфрос ходил по кабинету взад и вперёд, задумавшись. «Жаль старика», — сказал он. «Да, ему очень тяжело живётся», — ответила я. Через некоторое время приходит Абрам Маркович весёлый и говорит: «А пенсию я ему устроил даже большую, чем думал: ему дали 75 рублей». Больше он об этом никогда не вспоминал. Этот случай не единичный.
Помог Эфрос и моей семье. Моя мать, доктор медицины, первая русская женщина, окончившая в Париже Сорбонну, уже 80 лет жизни, не могла получить персональную пенсию по той причине, что к тому времени не служила, а нужно было, чтобы прошение было подано учреждением. Я рассказала как-то Абраму Марковичу об этом. Он пошёл в ЦЕКУБУ, где председателем была женщина (к сожалению, не могу вспомнить фамилии), и рассказал ей о моём затруднении. Председатель заинтересовалась этим делом и сказала, что подаст заявление сама. И моя мать получила персональную пенсию.
Абраму Марковичу я обязана также одним днём, на всю жизнь оставшимся в моей памяти. Я была в отпуску и поехала в Ленинград к моей приятельнице. На третий день моего там пребывания — телефонный звонок. Слышу голос Эфроса: «Екатерина Васильевна, что вы сегодня предполагаете делать?» — «Конечно, пойду в Эрмитаж». — «Это завтра успеете. Хотите сегодня поехать с нами по пригородным дворцам — есть одно свободное место. Мы тогда заедем к вам через полчаса». Я изумительно провела этот день. Если бы не Абрам Маркович, никогда не увидела бы ни Детского Села, ни Петергофа, ни домика Петра Великого, какими они были ещё нетронутыми.
Учитывая мои дореволюционные поездки по Европе, знакомство со старыми мастерами и благодаря этому развившуюся зоркость глаза, помогавшую мне в определениях авторства той или иной картины, Эфрос хоть и спорил иногда, но всё же внимательно относился к моим замечаниям. На словах он был зачастую резок, но очень умён, душа у него была добрая, и работать с ним было легко и приятно.