1941 год, начало августа. Полтора месяца немецкие войска почти безостановочно движутся в глубь СССР, не встречая должного отпора со стороны Красной Армии, которая совсем недавно собиралась воевать «на чужой территории и малой кровью». Фронт проходит в семистах километрах к востоку от растоптанной государственной границы. Для поддержания боевой дисциплины среди красноармейцев уже расстрелян по приговору трибунала командующий Западным фронтом генерал армии Д. Г. Павлов, Герой Советского Союза [1]. С 8 августа Сталин именуется Верховным Главнокомандующим Советскими Вооружёнными Силами. В самом начале того же календарного дня, на фоне отчаянного отступления РККА, произошло удивительное событие: советская авиация бомбила Берлин.
Руководивший первыми советскими налётами на германскую столицу маршал авиации С.Ф. Жаворонков (тогда генерал-лейтенант) пишет в мемуарах: «Когда начались налёты немецких бомбардировщиков на Москву, советские люди ждачи от своей авиации не только должного отпора воздушным разбойникам, но и ответных ударов по важным военным и экономическим центрам Германии. Мысль об ответных ударах зародилась в штабе ВВС» [2].
К 8 августа 1941 г. немцы окружили столицу Эстонской ССР, а запад этой республики стал плацдармом для дерзких бомбардировок Берлина. В связи с потерей Вильнюса, Минска, Киева и Львова, а также многих аэродромов, относительно приближенных к Берлину, отправной точкой сделали остров Сааремаа (Эзель) в составе Моонзундского архипелага, точнее — аэродром с неожиданным дунайским названием Кагул, в 15 км к западу от города Курессаре (в 1952-88 он назывался Кингисепп, в честь известного чекиста, расстрелянного Эстонским военно-полевым судом в 1922 г.). Отсюда воздушный путь до Берлина и обратно должен был составить 1760 км (в том числе 1400 над морем) [3]. Запасной аэродром на том же острове назывался Acтe [4].
13 самолётов типа ДБ-3 (ИЛ-4), принадлежавшие торпедной авиации в составе ВВС Военно-Морского Флота СССР, поднялись с аэродрома перед заходом солнца, в 21ч. 30м., 7 августа 1941 г. Запас горючего был рассчитан на 8 часов полёта, но он затянулся ещё на два часа, и машины с трудом добрались до аэродрома Кагул [5]. При большой высоте (6000 м) температура в кабинах лётчиков в эти тёплые августовские ночи снижалась до 36° мороза. Чтобы при таком холоде компас работал нормально, лётчики укутывали его собственными меховыми чулками. Из-за кислородного голодания красные круги перед глазами мешали следить за приборами [6]. Немцы совсем не ждали нападения с воздуха на этом направлении, а тем более советского.
Над портовым прусским городом Штеттином (после Второй мировой войны — польский Щецин) лётчиков удивила мирная освещённость города. Таким же в первые мгновения оказался и Берлин [7]. После того, как были сброшены бомбы и листовки [8], внизу произошло тревожное оживление: беспорядочная, но интенсивная стрельба зениток и блуждание многочисленных прожекторных лучей. Советские самолёты бомбили военные объекты на берегу озера Тегелер, правительственные учреждения в районе Тиргартен, склады и нефтехранилища на окраине Берлина [9]. Удаляясь от Берлина, лётчики заметили ряд пожаров в городе [10]. Немецкое командование поначалу решило, что напасть могли только англичане, и, чтобы приободрить население, сообщило по радио, будто бы германская противовоздушная оборона на подступах к Берлину разогнала большую группу английских самолётов и шесть из них сбила [11]. Эта растерянность вперемежку с откровенной дезинформацией тотчас стала темой «Окон ТАСС» (рисунки художников Кукрыниксы и стихи). За ночное нападение на германскую столицу новый нарком обороны И. Сталин Приказом № 0265 объявил «благодарность личному составу самолётов Балтийского флота, бомбардировавших Берлин в ночь с 7 на 8 августа 41 г.». Историк Ю.И. Чернов опубликовал записку Сталина, попавшую в Архив Министерства Обороны СССР: «Товарищу Водопьянову. Обязать 81-ю авиационную дивизию с командиром Водопьяновым с 9.8 на 10.8 или в один из следующих дней, в зависимости от условии погоды, произвести налёт на Берлин. При налёте, кроме фугасных бомб, обязательно сбросить на Берлин также зажигательные бомбы малого и большого калибра. В случае, если моторы начнут сдавать но пути на Берлин, иметь в качестве запасной цели г. Кенигсберг. И.Сталин. 8.8.41». Рядом сделаны две приписки: «Диктовал т. Сталин, писал т. Маленков», «Надпись чёрным карандашом сверху «т-щу Водопьянову сделана т. Сталиным. Написано на заседании Госуд. Комитета Обороны СССР в 2 ч. утра с 8 на 9 августа» [12]. Сталина раззадорил успех первого налёта на Берлин. После второго налёта Верховный Главнокомандующий вызвал наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова и повёл с ним разговор о весе бомб, сброшенных на германскую столицу. Бомбы по 100 и 250 кг, которые использовались до этого, показались Сталину слишком лёгкими, и он настоятельно рекомендовал перейти к бомбам по 500 и 1000 килограммов. Возможно, уже тогда Сталину доложили, что в боях за Брест, в самом начале войны, немцы использовали 1000-килограммовые бомбы, и реваншистская мстительность полководца-дилетанта установила высокую планку, не считаясь с реальностью. Нарком передал волю вождя подчинённым [13]. Все их доводы об опасной нереальности этого пожелания остались без внимания. В результате погибли боевые самолёты и люди [14]. Возможно, руководство сделало из этого разумные, хотя и запоздалые выводы. Позднее, в 1942 г., 100-килограммовая фугасная бомба (ФАБ-100) оставалась в советских ВВС самой распространённой, хотя были и бомбы в 250, 500 и 1000 кг [15]. Немцы не сразу смогли узнать, откуда на Берлин поднимались совелские бомбардировщики. Но к 12 августа тайна была раскрыта [16], и наши самолёты стали подвергаться ударам с воздуха на собственных аэродромах. Остров Сааремаа, на котором они находились, сопротивлялся немецким войскам дольше, чем материковая Эстония. 17 сентября они высадили десант на этом острове. Его оборона [17] советским гарнизоном продолжалась до 5 октября [18].
В день первого нападения немецкой авиации на аэродром Кагул, 12 августа 1941 г., газета «Volkisher Beobachter» (центральный орган нацистской партии) вышла с передовой статьёй об итогах шести недель на восточном фронте. Статья гордо сравнивала темпы продвижения немецкой армии по русской территории теперь и четверть века назад, в Первую мировую войну. Левее статьи, под самым заголовком газеты, напечатана крупная и довольно подробная карта всего фронта, от Баренцева моря. В жирной горизонтальной штриховке, обозначившей захваченную территорию, был просвет — Ленинград и Эстонская ССР с островами Хийумаа и Сааремаа в составе Моонзундского архипелага. Почему-то и в карте «Das neue Europa in Werden» («Становление новой Европы»), подготовленной уже летом 1943 г. для издания «Neuordnung Europas» («Новый порядок в Европе») [19] Моонзундский архипелаг останется незаштрихованным — словно шок от тех смелых налётов советской авиации долго мешал немцам поверить в обезвреженность этих островов [20].
Всего с 8 августа по 4 сентября советская авиация совершила 9 налётов на Берлин. Из 81 самолёто-вылетов 55 было нацелено прямо на этот город, остальные — на военные объекты за его пределами. Было сброшено 635 фугасных (по 50-250 кг) и зажигательных (по 1-50 кг) бомб, общей массой 34 500 кг. Лётчики заметили 32 очага пожаров после бомбёжек [21]. И всё же эти налёты имели не столько военно-практическое, сколько политическое значение. Характерно, что эти идейно-важные воздушные удары не упомянуты подчёркнуто прокоммунистическим и просоветским шеститомником «Deutschland im zweiten Weltkrieg» («Германия во второй мировой войне»), выпущенным в ГДР в 1974-1988 гг. Как ни странно, нет уверенности, что они произвели тогда большое впечатление на рядовых горожан. Эти налёты не упоминаются в берлинских дневниках 1940-1945 гг. русской княжны Марии Васильчиковой, тогда как о налёте 6.9.1941 там говорится [22]. Нет никакой информации о советских августовских налётах и в мемуарах графини фон Мальцан [23]. О неприметности первых советских бомбардировок сообщила в разговоре с автором этих строк и интеллигентная жительница Берлина, сохранившая ясную память. Тогда ей было 16 лет и проживала она в районе Шарлоттенбург. Расположенный между упомянутыми выше Тиргартеном и озером Тегелер, он включал тогда такие военно-стратегические объекты, как крупную железнодорожную станцию, важнейнгую для города водопроводную станцию, одну из его основных электростанций, газовый завод «Берлинер II», два семиколейных железнодорожных моста длиной 120 и 100 метров, радиобашню, лёгкую и тяжёлую зенитные батареи, тюрьму. О многих этих объектах почти наверняка уже тогда знала советская разведка. А жители Шарлоттенбурга до 1943 года почти не обращали внимания на любые бомбардировки. Однако они всерьёз взволновали гитлеровского министра пропаганды Й. Геббельса (именно его ведомство публиковало о советских налётах заведомо ложную информацию). О первой советской бомбардировке Берлина Геббельс в дневнике записал: «Вскоре после полуночи в Берлине воздушная тревога. Истинные причины этой воздушной тревоги сначала были весьма загадочными. Тревога была объявлена только тогда, когда несколько бомб уже сброшены в пригородах. Самолёты проскользнули в столицу совершенно бесшумно и незаметно. Сначала можно было предполагать, что это были новые английские бомбардировщики, которые отличаются чрезвычайной высотой полёта. Но вскоре было неопровержимо установлено (прежде всего по сброшенным листовкам, которые содержали обращение Сталина к советскому народу), что здесь могли быть только советские самолёты. Как предполагают, они прилетели с острова Эзель и произвели неожиданный налёт на столицу, причинив при этом некоторый вред. Материальный ущерб не так велик, как, вероятно, ущерб моральный» [24].
Странно, что в Берлине перед первой советской бомбёжкой не было обязательного затемнения. Однако благодаря отличной организованности и дисциплине город в считанные минуты погрузился во тьму и следующие ночные налёты встречал уже без света. А англичан тогда, видимо, ещё не слишком боялись, хотя именно им ведомство Геббельса приписало первую советскую бомбардировку. Героизм советских лётчиков, бомбивших Берлин в августе 1941 г., косвенно отражён и одним из выступлений Гитлера в первые месяцы Второй мировой войны. На секретном совещании главнокомандующих родов войск Вермахта 23.11.1939 он сказал: «Сегодня полёт над Англией стоит такого расхода горючего, что самолётам не удаётся взять достаточный бомбовый груз» [25].
Работа германских властей с гражданским населением имела в Берлине некоторые формы, не свойственные СССР. Были расклеены плакаты об опасности бомбардировок: на тёмном фоне — дугообразно падающие буквы рядом с массивными бомбами и взрывом соединялись в слова «Угроза воздушного нападения!» [26]. Насачению раздали памятки «Ты идёшь в бомбоубежище при воздушной тревоге?» [27]. Над жирным заголовком, набранным гермес-гротеском, в углах помещены грифы «Важно!» и «Сохранить!». Памятка рекомендует «ни в коем случае не спускаться в бомбоубежище в тапочках или в ночном белье [непосредственно] под пальто», брать с собой «в ручном чемодане средних размеров» одежду, обувь, нижнее бельё, чулки, личные документы, ценные бумаги и деньги, украшения, спички, свечи, термос с тёплой водой, небьющуюся столовую посуду, треугольную косынку, перевязочные и дезинфицирующие средства против столбняка и заражения крови; для грудных и маленьких детей — соску, бутылочку с молоком, утварь для готовки и еды, спиртовку, бельё и пелёнки; на случай долгого пребывания в убежище — развлекательное приложение к какому-либо журналу или газете, книги и газеты, рукоделие, детскую игрушку, что-нибудь съестное [28]. После бомбёжек берлинцы могли предъявить заполненный личный бланк «Mein Hah und Gut» («Мой скарб») [29], напоминающий квитанции прачечной. Такой бланк включал в себя таблицу с длинным ранжированным перечнем самых разных предметов. Только по разделу «Мебель и обстановка» он содержал 66 позиций от платяного шкафа до корзинки для бумажного мусора, с указанием их стоимости. В отдельных графах (помимо свободных запасных) были предусмотрены: энциклопедия, мировая история, роскошные издания, глобус, часы для письменного стола, фигуры атлантов. У домов, пострадавших от бомбардировки и способных привлечь мародёров, выставлялись пикеты из членов молодёжной организации «Гитлер-югенд» [30]. Горожанам выдавали цианистый калий — на случай, если они после бомбардировки окажутся в безнадёжном завале и их страдания окажутся невыносимыми. В Германии публиковались фотографии вскрытых подвалов, в которых погибли и истлели люди. На этих снимках, сделанных В. Росснером и П. Рихардом, позы погибших спокойны — как и должно быть при добровольной мгновенной смерти [31]. Деловитые аккуратные немцы тщательно отработали методику обращения с безотказным ядом [32]. Трупы тех, кто погиб во время налёта и оказался без документов, выкладывали рядами на уличной мостовой для идентификации [33]. Одновременно такие действия поддерживали в немцах ненависть к противнику. К июлю 1943 г. германское Министерство внутренних дел подготовило проект эвакуации гражданского населения из германских городов, наиболее страдающих от бомбардировок, в менее угрожаемые местности [34].
Первые полёты советских бомбардировщиков на Берлин были очень опасными и тяжёлыми (хотя бы из-за дальности и ничтожной видимости в ночное время), но без блужданий над чрезвычайно сложной территорией с развитой противовоздушной обороной [35]. Сравним: педантичные немцы за полмесяца до этого бомбили в Москве ипподром, приняв его за Кремль, — бомбы упали в 4,3 км к северу от цели [36]. Между тем, германские разведслужбы имели очень подробные карты Москвы, где была довольно верно указана даже численность сотрудников на предприятиях и вместимость московских тюрем [37]. Даже небольшая печатная карта Москвы, выпущенная около 1930 года (видимо, для немецких специалистов, сотрудничавших с советскими) позволяла отчётливо различать эти объекты [38].