Антиповка - вольное село в низовьях Волги

История Антиповки тесно переплетена с историей города Камышина, начало которому было положено строительством в 1668 году по указу царя Алексея Михайловича крепости для охраны водного пути по Волге и устрашения бунтовавших в те времена казаков и крестьян юго-восточной окраины России. Крепость соорудили на правом высоком берегу Волги, при впадении в неё речки Камышинки (по её левому берегу. — Р. П . ), на одинаковом расстоянии от Царицына (известен с 1555 г. — Р .П.) и Саратова (основан в 1590 г. — Р. П . ) . В 1695 году, во время первого азовского похода против турок, крепость посетил Пётр I, а в 1697 году на другом берегу Камышинки, напротив крепости, возвели новое укрепление, которое назвали «Пётр-город». Сюда же был переведён из Казани Дмитриевский стрелецкий полк. В грамоте 1699 года посад, сложившийся к этому времени около крепости, и «Пётр-город» были объединены общим названием Дмитриевск. В начале 18 века посад также переместился на правый берег Камышинки. Пётр I посетил город ещё один раз в 1722 году, а в 1780 году по указу императрицы Екатерины II Дмитриевск переименовали в Камышин, придав ему статус уездного города в составе Саратовского наместничества (с 1797 года — губернии). И хотя на гербе города была изображена «трава, именуемая камыш, в белом поле, от которой город сей название сие получил», он был более известен как «арбузная столица» Поволжья. Современный Камышин — крупный приволжский город с развитой промышленностью и населением более чем 125 тыс. жителей [1].

Такова вкратце история Камышина, районного центра моей родной Антиповки, возникшей несколько позже Камышинской крепости, но в том же 17 столетии.

Как и Камышин, село расположено на правом берегу Волги, на довольно широком плоскогорье, ограниченном двумя глубокими оврагами с небольшими безымянными речушками, впадающими в Волгу. Вначале здесь был сторожевой пост («острог») Камышинской крепости, однако вскоре около него стали селиться пришлые люди со всех концов Матушки-России. Ко времени появления в этой местности беглого тамбовского мужика, родоначальника антиповских Кузнецовых — Никифора, сына Антона-кузнеца, с женой Ефросиньей и двумя детьми, посёлок только ещё зарождался [2]. В нём насчитывалось не более пяти-семи семей, успевших обзавестись кое-каким жильём, расположенным несколько поодаль от края обрывистого волжского берега, где шло строительство форпоста Камышинской крепости.

Вокруг посёлка лежали бескрайние лесостепные просторы, пересечённые широкими и глубокими оврагами, по которым в Волгу текли родниковые речки с необыкновенно чистой и вкусной водой, а берега их были покрыты густыми зарослями. Никифору Антоновичу не составило труда выбрать площадку для двора и приступить к строительству своего жилья по образцу соседских полуземлянок. По семейному преданию, тогдашними соседями Никифора оказались семьи Якова Куличкова, Петра Маркина, Василия Фролова, потомки которых и поныне проживают в Антиповке. (Сведения, приводимые П.П. Семёновым-Тян-Шанским, несколько противоречат этим данным: он утверждает, что после подавления пугачёвского движения антиповцы были переселены на Терек, а их место заняли крестьяне из Орловской и Тамбовской губерний. — Р. П.) [3].

О появлении названия села — Антиповка — сохранилось несколько версий. Наиболее вероятными из них полагаю: первая версия — подобно тому, как Камышин стал называться то траве «камыш», растущей около города, так и Антиповка — по ягоде «антипка» (вишня), которая будто бы в изобилии росла в окрестностях села. Вторая версия — крайне упрощённая, но вполне вероятная. По ней выходит, что в период становления села в нём поселился богатый человек по имени Антип, дела и богатство которого сделали село популярным в целой округе как «Антипов посад», в дальнейшем трансформировавшийся в село Антиповку. Третья версия — несколько романтическая: каторжанин Антип, отбывавший наказание в каменоломне близ села, влюбился в местную девушку Ирину и после освобождения женился на ней, оставшись здесь на постоянное жительство. Был он весьма грамотным для того времени человеком, к тому же мастером на все руки, острословом и весельчаком, каких только поискать. Эти качества с самого начала расположили к нему односельчан и жителей окрестных поселений, которые всё чаще стали обращаться к Антипу с различного рода просьбами, за советом и помощью, а то и просто покалякать о житье-бытье. Всё чаще село стали называть Антиповым, а со временем появилось и официальное название — Антиповка. (В 1737 году в антиповскую каменоломню стали ссылать преступников на каторжные работы. — Р . П . ) [4].

Не исключаются и другие версии. Так, например, существует мнение, что название определялось названием хоругви (знамени), под которой служила воинская часть гарнизона сторожевого поста. Утверждают, что в первоначальные времена существования села оно называлось станицей Покровской, затем станицей Михаило-Архангельской, и только после этого — станицей Антиповской. Ссылаются при этом на существовавшие «земельные записи», которые, как говорил мой отец Семён Иванович Кузнецов, он видел собственными глазами, когда работал помощником антиповского волостного писаря, а затем и волостным писарем.

В первом гарнизоне воинская часть служила под хоругвью Покрова Богородицы. В честь этой святыни была построена небольшая деревянная гарнизонная церквушка, а поселение с острогом названо станицей Покровской.

Много лет спустя, примерно в середине 18 века, станица Покровская, а вместе с ней и церквушка, сгорели дотла. Новая, тоже деревянная, церковь была возведена на окраине восстановленной станицы, дальше от Волги (на современной Базарной площади — на том месте, где сейчас стоит каменный храм. — Р.П.), и была посвящена Михаилу Архангелу, поскольку к тому времени сменившаяся воинская часть гарнизона острога числилась под хоругвью этого святого, а поселение стало называться станицей Михаило-Архангельской.

В память о сгоревшей церкви Покрова станичники соорудили часовенку, которая простояла до дней сплошной коллективизации в 1930 году на «мыске» — между обрывом над берегом реки и краем оврага, позднее использованным под мостовую («извоз»), ведущую к Волге.

Недолго, однако, станица носила название Михаило-Архангельской. В конце 18 века пост был упразднён, гарнизон направлен на южную окраину России. Вместе с ним выехал и последний станичный атаман Кощеев, увозя с собой символ гарнизона и станицы — хоругвь Михаила Архангела.

Атамана Кощеева антиповцы помнили до последнего времени: при освящении новой деревянной Михаило-Архангельской церкви он передал в дар приходу позолоченный серебряный ковш персидской чеканки с множеством драгоценных камней. Ковш стал священной реликвией села, бережно хранился от всякой «напасти», особенно во время пожаров и Гражданской войны. Вытащенный буквально из пламени горевшей церкви (1860-е годы), он был торжественно перенесён в построенную в 80-х годах того же века кирпичную церковь, здание которой сохранилось до наших дней. Но, пережив все невзгоды, ковш исчез во время коллективизации и ликвидации кулачества как класса, сопровождавшихся широким наступлением на церковь. Исчезновение ковша совпало со снятием колоколов, вынесением алтаря и других церковных ценностей и приспособлением помещения под сельский комсомольский клуб.

Покровская часовня также просуществовала до коллективизации, а затем была снесена теми же бездумными антиповскими руководителями. <...>

С известным приближением род Кузнецовых (начиная с Никифора Антоновича) известен для нас с первой половины 17 века. Несколько позднее наша фамилия получила в станице прозвище «Лендасовых» (при праправнуке Никифора Петре Семёновиче). По семейному преданию, уж очень «охочь» был он до земли, приобретал её всеми правдами и неправдами. Во времена начавшейся в конце 18 — начале 19 в. в Поволжье земельной реформы Пётр Семёнович вынужден был объявить землемеру «из немцев» о всех приобретённых им земельных угодьях. От размеров этих угодий у землемера глаза на лоб полезли, и он что-то изумлённо произнёс по-немецки. Мой пращур, конечно, не понял ничего из сказанного, но сочетание двух слов «lend» и «das» врезалось ему в память и вместе с присутствующими здесь же односельчанами было истолковано как кличка (прозвище), которую дал ему землемер. Кличка Лендасов навсегда закрепилась за Петром Семёновичем и его потомством, став второй фамилией.

Уличные клички и прозвища вообще были весьма распространены в Антиповке. Их имели чуть ли не все жители, особенно из числа первопоселенцев и старожилов села. Интересно, что за эти прозвища и клички люди не обижались, напротив, охотно откликались и знали по ним друг друга, пожалуй, лучше, чем по фамилиям (среди старожилов это сохранилось и сегодня. — Р.П.). Иногда к одинаковым фамилиям добавлялись различные прозвища. Это означало, что носители их либо однофамильцы, либо, в крайнем случае, весьма далёкие родственники. Для интереса приведём ряд фамилий и соответствующие им уличные клички: Агафонов (фамилия) — Лавров (прозвище); Агафонов — Лавруш- кин; Александров — Цывоцин; Александров — Фильцов; Алпатов — Литняков; Бахарев — Одинокое; Бахарев — Гузин; Бирючатников — Бирюлин; Болтунов — Ёркин; Борданов — Казачкин; Бочков — Сенькин; Васин — Кирюшкин; Васин — Ливачин; Егоров — Панфилов; Жуков — Чуряков; Золотняков — Марушкин; Земнухов — Малин; Ивахненко — Хохлов; Иночкин — Бебетов; Иночкин — Мелёхин; Иночкин — Сажное; Калошин — Помосин; Карасёв — Сазоночкин; Карасёв — Замараев; Карасёв — Кургин; Кононов — Хойров; Коровин — Аксёнов; Кленкин — Трохин; Колобанов — Змейкин; Кузнецов — Лендасов; Кузнецов — Сазонов; Кузнецов — Шиварёв; Кузнецов — Теплое; Кузнецов — Чуканкин; Кузнецов — Курукин; Кузнецов — Культин; Кузнецов — Рагозин; Кузнецов — Кузниченков; Коваленко — Горелкин; Константинов — Чакаев; Крюков — Агеев; Локтюшин — Скобелев; Лукьянов — Калёное; Лышнов — Балабошкин; Малахов — Егунов; Малуйлов — Монькин; Малышев — Жорин; Миронов — Опойцев; Молодчиков — Нешин; Молодчиков — Стальное; Морозов — Кудимов; Морозов — Волгин; Недугов — Краснов; Обидин — Кунястов; Потанин — Федяев; Потанин — Абрашин; Петров — Денисенков; Репин — Панин; Репин — Кутлатов; Репин — Гузин; Соловьёв — Панов; Соловьёв — Моряков; Сосунов — Тимошин; Сосунов — Сестрёнский; Суханов — Аряшкин; Селиверстов — Суханов; Склокин — Суховнин; Талызин — Оверкин; Тарханцев — Солонин; Трофимов — Пенин; Утёнков — Сизов; Шапошников — Моторное; Царевский — Мольков; Цибизов — Ермак; Ярцев — Бугров; Яньшин — Почащин; Яньшин — Лизунов.

Не вдаваясь в анализ, откуда взялись эти клички, скажем в общих чертах, что, наверное, это произошло в связи с какими-то событиями в жизни её владельца, с его профессией, внешним обликом, привычками, другими присущими ему характерными свойствами.

Основными занятиями станичников были земледелие и рыболовство. Землю приходилось буквально отвоёвывать у лесов, обильно покрывавших благодатные приволжские просторы. С большим мастерством ладили рыбацкие лодки и другие мелкогрузные судёнышки. Это умение пригодилось, когда потребовалась целая флотилия для перевозки большого количества камней, щебёнки и каменных поделок из антиповской каменоломни па строительство Петровского канала Волга-Иловля-Дон. (Летом 1695 года, во время первого азовского похода против турок, в Дмитриевске — позднее Камышине — побывал Пётр I. Он осмотрел крепость и её окрестности и обратил внимание на важность для военного дела узкого перешейка между рекой Иловлей и речкой Камышинкой. Год спустя он приказал соединить здесь Волгу с Доном каналом. Канал прорыли почти наполовину, построили несколько шлюзов, но начавшаяся в 1700 г. война со Швецией приостановила эти работы, которые больше не возобновлялись. В настоящее время лишь название железнодорожной станции «Петров вал» напоминает о деяниях Петра. — РЛ1.)5 .

Значительное место в сельском хозяйстве станичников занимали садоводство и бахчеводство. Начиная с клубничного июня вплоть до яблочных и арбузных августа и сентября нарастал поток «даров природы», направлявшихся вверх по Волге в Камышин, Саратов и более отдалённые волжские города и населённые пункты. Вначале для этой цели использовались те же рыбацкие лодки, идущие на вёслах, под бечевой или парусами. Позднее к ним добавились купеческие барки и баржи, которые тянули бурлацкие артели. Так продолжалось до появления на Волге пароходов (1817 г. - Р.П.) [6].

На станицу нередко обрушивались различного рода бедствия. То засуха и «мгла» (среднеазиатская пыль), от которых гибли посевы, происходил падёж скота. То опустошительные налёты полчищ саранчи. А то, что ещё хуже, — появление эпидемии чумы, холеры и других неизвестных тогда болезней. Из-за неблагоустроенности жилищ и небрежного обращения с огнём довольно часто полыхали пожары, нередко уничтожавшие целые кварталы, а иногда и всё селение начисто, как это было в упомянутом уже случае, когда сгорела и церквушка Покрова. Заметим мимоходом, что восстановление станицы после этого пожара шло с размахом. Вместо сгоревших лачуг ставились добротные дома, благо леса было вдосталь и под боком. В станице появились первые улицы, позднее названные Широкой и Базарной. <...>

Мой прадед Семён Петрович, подобно первому Лендасу, имел довольно крупное хозяйство, держал в зависимости значительную часть односельчан, у него было четверо сыновей — Иван, Дмитрий, Александр и Андрей. Несмотря на такую ораву наследников, при женитьбе и выделении Ивана (старшего сына, моего Деда) из семьи, Семён Петрович передал ему на обзаведение двухэтажный дом с многочисленными надворными постройками, пять пар быков, трёх лошадей, пять коров, около полсотни овец и другую домашнюю мелочь. Это было более чем крупное крестьянское хозяйство. Женился дед Иван в 1866 году на Ирине Николаевне Бажановой, 1848 года рождения. Она происходила из семьи полукустаря-полуторговца, прибывшего в Антиповку из Кузнецкого уезда Пензенской губернии. В семье Деда и Бабушки также было четверо детей — Анна, Иван, Наталья и Семён. Жизнь семьи ничем особенно не отличалась. Всё внимание и силы были направлены на поддержание хозяйства и воспитание подрастающего поколения. Но после дневных забот, как говорила Бабушка, у них с Дедом вошло в обычай рассказывать детям родословную семьи Кузнецовых, начиная с Антона Петровича, с бегства его сына Никифора в Антиповку, и кончая «мытарствами» последующих поколений. Любили вспоминать и об «удачливости» прадеда Петра Семёновича, ставшего богачом и получившего за это прозвище «Лендас».

Много было рассказов и о недавнем пожаре, свидетелями которого они были, уничтожившем пол села вместе со второй по счёту деревянной церковью Михаила Архангела. Пожар, по словам Бабушки и её сверстников, тоже очевидцев пожара, был настолько силён, что церковь будто бы хотела вознестись в небо, а церковный купол, не выдержав напора пламени, оторвался от шейки и вместе с крестами был переброшен чуть ли не на середину Волги (не менее полутора километров. - Р.П.). Туда же летели иконы, церковная утварь. Спасены были лишь немногие ценности, среди которых оказался и уже упомянутый позолоченный ковш, переданный в дар этой церкви в день её открытия атаманом Кощеевым и ставший священной реликвией села. Сверстники бабушки, рассказывавшие о пожаре как очевидцы, — это Кузьма Иванович Утёнков (Сизов), Исай Тимофеевич Казуров, родители моей мамы — Евстафий Васильевич и Матрёна Филипповна Погаловы, сторожа волостного правления — Евдоким Соловьёв и Афанасий Утин, равно как и многие другие антиповские старожилы рождения первой половины 19 века.

Немало места в рассказах Деда и Бабушки своим детям занимали воспоминания о строительстве после пожара новой, третьей по счёту, церкви. Наученные горьким опытом с двумя предыдущими деревянными церквями, антиповцы решили третью ставить из кирпича. Её сооружали в течение более четверти века. Начатая примерно в 1861 году, она была закончена лишь в 1887 году, а возведение кирпичной ограды заняло ещё несколько лет. (Ограда была разрушена в 1920-е годы, а храм дошёл до сегодняшнего дня, правда, потеряв колокольню, завершение храма и всё убранство интерьера. — Р.П.).

С некоторым юмором рассказывала Бабушка о том, как, готовясь к открытию церкви, сельчане на сходке выбирали своих представителей для покупки «звона церковного», чтобы «звон» главного колокола был обязательно «малиновым»* на удивление «всего окреса». <...> Подбирали мужиков «мозговитых», непьющих. Насчёт «мозговитых» тут было невпроворот, а вот непьющих не находилось. После долгих пересудов всё же нашли троих полу трезвенников. Во главе их поставили родного брата моего деда Ивана — Кузнецова-Лендасова Андрея Семёновича, человека расторопного, «ума — палата», но со слабинкой к водочке. Тем троим строго-настрого наказывали не спускать глаз с Андрея Семёновича, оберегать его от всяких «случайностей». С тем и отбыли представители, держа курс на подмосковную Коломну.

 

* Мехелен или Малин (флам. Mechelen, франц. Malines) — город в Бельгии на р.Диль. Собор Синт-Ромбаутскерк (13—16 вв.), известный своим колокольным («малиновым») звоном. — Ред.

 

Владельцы коломенской фабрики колокольного литья встретили их с подобающим для того времени гостеприимством, с хлебом-солью и крепкими напитками. За хлеб-соль посланцы поблагодарили, а к напиткам даже не прикоснулись: велика была сила наказа односельчан. Не теряя ни минуты, они высказали пожелание сразу приступить к делу. Коломенцы не заставили себя упрашивать и продемонстрировали ходокам всю прелесть коломенского колокольного звона. Особенно их порадовал большой колокол с «малиновым», как утверждали коломенцы, звоном. Он превзошёл все ожидания мужиков и по звону, и по внешней отделке. Тут же ударили по рукам и заключили сделку на куплю-продажу. На радостях ходоки и не заметили, как перед ними оказались штофы водки и аппетитно приготовленная закуска. Рассудили, что «обмыть» покупку сам бог велел. <...> Они так «дообмывались», что забыли куда и зачем приехали. А заводчики тем временем подменили «эталонный» колокол с «малиновым» звоном и упаковали другой — по внешнему виду такой же, но, как потом оказалось, много хуже первого. Подменённый колокол с мертвецки пьяными ходоками погрузили на барку и отправили вниз по Оке и Матушке-Волге восвояси, в Антиповку.

Всем миром сельчане перетаскивали колокол к церкви, поднимали его с помощью камышинских верхолазов на колокольню. Подняли, ударили разок-другой, да и рты разинули — не «малиновый», а самый, что ни на есть медный звук. Он не ласкал ни уши, ни души благочестивых мирян. Полное разочарование и злость обуяли собравшихся. И пошло, и поехало! Языки не щадили ходоков. И чтобы совсем отвести душу, собирались их побить. Особенно доставалось Андрею Семёновичу, как главному закопёрщику. Христом-Богом умолив толпу выслушать его, прежде, чем бить, он сказал: «Мужики, за что ж вы собираетесь нас бить? За то, что нас обманули коломенские заводчики? Мы им верили. Думали, что в таком святом деле не может быть обмана. Грех наш, что мы на могарыч клюнули. Уж простите нас по перваку! Вдругорядь не ошибёмся. Бог нас попутал с магарычом, Бог и смилуется над нами. Простите и вы нас, Христа ради, люди добрые». И «добрые люди» простили. А чтобы прощение было крепче, решили оставшиеся у ходоков деньги пропить, да ещё своих добавить. Так закончилось достославное хождение антиповской делегации в Коломну за колоколами с «малиновым» звоном.

Одновременно с вводом в строй каменной церкви, посвященной так же, как и предыдущая, святому Михаилу Архангелу, по решению земства в Антиповке была построена четырёхлетняя начальная школа (на Базарной площади, недалеко от церкви. — Р.П.). Вскоре церковники во главе с камышинской епархией также возвели четырёхклассную школу, расположив её недалеко от первой (в 1940-е годы после небольшой реконструкции здесь разместился сельский клуб. — Р.П.). Эпопея школьного строительства того времени продолжалась. По инициативе Камышинской Уездной Управы почти перед самой Русско-германской войной была сооружена третья по счёту школа на окраине, в так называемом Кутке. Она предназначалась для детей этой отдалённой части села (Куток находился от Волги на расстоянии более 2 км. — Р.П.). Заметим мимоходом, что за годы, прошедшие со дня появления указанных школ, за исключением кирпичной облицовки первой из них и некоторой переделки под клуб второй, ни о каком обновлении и тем более строительстве современных школьных зданий ни местные, ни районные или областные власти даже не заикались.

Во время строительства Михаило-Архангельской церкви, местные староверы (антиповские молокане) также соорудили обширнейший молитвенный дом (молельню). Вместе с закрытием церкви была закрыта и молельня. Здание молельни при этом разобрали и перенесли на полевой стан, приспособив под общежитие пастухов и доярок.

Важным штрихом в характеристике Антиповки могут служить данные о численности её населения. Перед Первой мировой войной, вместе с примыкающими посёлками и деревнями (Чухонастовка, Нижний, Козий, Велогорка и другими), население Антиповки составляло порядка 6,5-7 тысяч человек. В 1980-е годы вместе с населением Чухонастовского и Поповского отделений совхоза «Пионер» оно едва достигало трёх тысяч человек.

Заметные изменения произошли в географии села и его внешнем облике. С постройкой Волжской ГЭС (1950-1961 гг. — Р.П.) уровень воды в Волге у Антиповки поднялся примерно на 12-15 метров, поэтому все прибрежные дома были перенесены в глубь села, ликвидирована улица Верхняя Гора (самая северная или верхняя — по Волге — часть Антиповки. — Р.П.) и несколько жилых кварталов, прилегающих к Волге. В связи с раскулачиванием и расселением 15-20 процентов населения почти полностью исчез Куток, намного сократились так называемые Здобновская улица и Корыховка. В последнее время (1970-1980-е гг. — Р.П.) значительно разрослась улица Нижняя Гора. Этому способствовало строительство жилых домов для работников газоперекачивающей подстанции газопровода «Оренбург — Западная граница СССР», а также сооружение подрайонной больницы с квартирами для медперсонала. Начата прокладка сельского газопровода. Приводятся в порядок сельские улицы: многие из них озеленены, имеют освещение, кое-что делается по улучшению их проезжей части. Изменены названия улиц: прежняя Широкая, или, как её ещё называли, Саратовская, стала улицей Ленина, Базарная — Пионерской, и так далее. Перед конторой совхоза «Пионер» и бывшей земской начальной школой разбит широкий сквер (на Базарной площади, около церкви. — Р.П.) , в котором в 1975 году установлен памятник «Павшим борцам за свободу и независимость нашей Родины в Гражданскую войну и Великую Отечественную войну Советского Союза с фашистской Германией». В Гражданскую войну погибли десятки односельчан, в Великую Отечественную — более восьмисот. На многих домах прикреплены по две-три пятиконечные красные звёздочки, повествующие о павших в боях за Родину членах семьи, и мало найдётся домов, где краснеет только одна звёздочка, и тем более без них. <...>

Вернёмся в конец 19 столетия, последние годы которого были полны печальными событиями. Одолевали неурожаи. Свирепствовала холера. Осаждали саранча и мгла. Мужику было невтерпёж. Стихийные бедствия несли разорение. Хозяйство Ивана Семёновича приходило в упадок. Ко всем несчастьям в 1892 году умер от холеры и сам Дед, оставив Бабушке полуразорённое хозяйство и трёх малолетних детей. Старшую, Анну, к тому времени выдали замуж за Емельянова Михаила Алексеевича, купца второй гильдии. Он происходил из соседнего, тоже приволжского, села Быковы Хутора, славившегося крупной ежегодной ярмаркой в дни церковного праздника Успение в августе месяце. Вскоре хозяйство Деда ещё более резко пошло на убыль — в этом была немалая заслуга богомольной Бабушки, увлёкшейся дорогостоящими панихидами, поминками, всякого рода пожертвованиями и другими божескими, но отнюдь не дешёвыми благодеяниями. От имущества Деда остался только двухэтажный дом, который пришлось пустить с молотка, чтобы справить приданое дочери Наталье (дом перевезли в село Чухонастовку. — Р.П.).

После продажи дома Бабушка с младшим сыном Семёном нашла себе прибежище в наскоро оборудованной для жилья одной из пристроек хлебного амбара, с чуть ли ни метровыми каменными стенами. (В этом импровизированном жилье Бабушка с сыном ютилась весь остаток своей жизни. В нём мой будущий дед Семён вырос, женился и умер в девяносто два года. Там же привелось родиться и вырасти моему отцу, автору этих воспоминаний. — Р.П.). Восьмилетний Семён был отдан в только что построенную четырёхклассную земскую школу, которую окончил в 1898 году с отличием. Вместе с похвальной грамотой он получил по-тогдашнему редкую и ценную книгу «Новый Завет господа нашего Иисуса Христа и псалтирь» в русском переводе (изданную в Санкт-Петербурге синодальной типографией в 1897 году) и по решению земства был направлен для продолжения учёбы в Камышинское реальное училище за казённый счёт. Проучившись там около года, он бросил занятия, желая помогать матери. Устроился за гроши в чайную, потом его переманили «за грамотностью» на пассажирский пароход местной линии Царицын — Саратов, а оттуда его пригласил к себе на службу антиповский волостной писарь Курышов. Вскоре Семён вернулся в Антиповку и стал сначала переписчиком, а затем одним из помощников волостного писаря. В этой должности в 1906 году отец и женился на Татьяне Евстафьевне Погаловой из бедной крестьянской семьи, занимавшейся испокон веков хлебопашеством, а в 1908 году у них родился сын Иван, автор этих строк, единственный наследник и продолжатель рода по линии Кузнецовых -Лендасовых. <...>

В Антиповке конца прошлого и начала 20 века преобладала патриархальщина. Новые веяния почти не намечались. Настроение сельчан не выходило за рамки покорности или, лучше сказать, терпимого отношения к существующему укладу жизни и политическому строю. Аптиповского мужика, заквашенного на общшшом землепользовании и вдосталь наделённого землёй и угодьями, мало волновали бунты обездоленных и малоземельных крестьян других губерний. Слабо доходили сюда и отзвуки революционных выступлений городского пролетариата. Так оставалось до предреволюционных лет 1905 года. За это время многие антиповцы возвратились с неудачливой Русско-Японской войны. Разочарованные её результатами, они несли в душе неудовлетворённость существующим строем, подспудное желание чего-то нового. С подобными же настроениями приходили и односельчане, отслужившие действительную службу в армии и на флоте. К этим настроениям своим чередом присоединялось влияние людского потока, бороздящего на пароходах и барках вверх и вниз Волгу-Матушку. Создавалась обстановка ожидания каких-то перемен, напряжение нарастало вплоть до революционных дней 1905 года. Расстрел 9 января мирной демонстрации питерских рабочих, подавление восстания в июне того же года на броненосце Черноморского флота «Князь Потёмкин-Таврический», на котором служили матросами также и антиповцы, вызвали у населения гневное осуждение произвола правящих кругов, надломили веру в царя-батюшку.

Правда, продолжалось это недолго. Царский манифест и особенно столыпинская земельная реформа заметно ослабили указанные настроения. Но как бы то ни было, трещина, образовавшаяся в результате событий 1905 года, давала о себе знать. Дальнейшим существенным толчком в этом направлении явилась Первая мировая война, потребовавшая от антиповцев, как, впрочем, и повсеместно, больших людских и материальных жертв. На войну гнали мужиков, отбирали коней, мобилизовали почти подчистую запасы продовольствия. Верноподданнические чувства сменились ненавистью к самодержавию и войне. Призванные на военную службу «некруты» (рекруты. — Р.П.), проклиная всё на свете, костили власть, громили «винополку» («монопольку» — казённую винную лавку. — P.П.), били окна в магазинах, напали на стоявший у пристани купеческий пароход «Калева», побили и на нём стёкла, поломали кое-что из оборудования. Спасаясь от нападавших, команда парохода пустила в ход брандспойты с кипятком и отшвартовалась от пристани. Только после этого погромщики утихомирились. Многие уже потянулись домой, чтобы провести последнюю ночь под родным кровом.

События дня дополнились ночными происшествиями. Зазвонили колокола на каланче и церкви: горели скирды на гумне у помещика Галлера на Нижней Горе и водяная мельница на Нижней речке, принадлежавшая местному богачу Селиверстову. Это было примитивное деревянное сооружение, которое сгорело полностью, остались лишь обожжённые круглые большие мельничные камни да нижняя каменная основа сооружения. Вся наша семья стояла во дворе и со страхом наблюдала за огромными языками пламени над гумном помещика. В воздухе стоял «колокольный сполох», гомон проснувшегося населения, скрип едущих с водой и за водой пожарных телег с бочками, шум вёдер да редкие повелительные выкрики квартальных: «Поторопись!» Подозревали, а может быть, и знали, что кто-то поджёг, под шумок сводя счёты с богатыми соседями.

У каждого из моих земляков были свои периоды жизни, как говорят, своя судьба, о которых они по тем или иным причинам не могли или не сумели рассказать. И мне захотелось, пусть в мизерной доле, попытаться восполнить этот пробел и тем самым оживить память о них и о тех временах, в которые они жили. Начну, пожалуй, с общей характеристики моих односельчан. В своём большинстве — это энергичные и предприимчивые люди. Из поколения в поколение они смело брались за любое дело. Сеяли хлеб, растили скот, занимались бахчеводством, огородничеством, садоводством, ладили рыбацкие и другие речные судёнышки, ловили рыбу вблизи села, а во время путины выезжали в Астрахань, на Каспийское взморье.

Не забывали они и привычек времён волжской вольницы. Нет-нет, да и не досчитаются «верхачи» (жители верховьев Волги. — Р.П.) нескольких «челян» (кажется, — это скрученные вместе несколько бревен. — Р.П.) в сплавляемых ими по Волге плотах или «белянах». Довольно часто «уплывали» пяток-десяток «мест» с деликатесами из красной рыбы у «низовых волжан», поднимающихся на своих судах вверх по Волге. Подобные проделки имели место и на проходящем недалеко от села проезжем тракте-большаке. Нередко по нему гнали гуртами крупный рогатый скот с юга в центральные районы страны. В этих случаях антиповские молодцы ухитрялись отбить от стада пару-другую бычков или коров, спрятать их до поры до времени в потайном месте, а по минованию переполоха реализовать свою добычу на мясном базаре. Бывали случаи, когда ради наживы шли и на больший риск, иногда завершавшийся смертью.

Может быть, в результате подобных проделок, совершённых под влиянием бытовавших в те далёкие годы, понятий, вроде: «Трудом праведным не наживёшь палат каменных», а, может быть, и благодаря честному труду по противоположному канону — «Упорство и труд всё перетрут», но с какого-то времени Антиповка стала заметно богатеть. Как грибы после дождя, росли крепкие кулацкие хозяйства (Васины, Овчаркины, Качимские, Карасёвы, Мелёхины, Максимовы и многие другие). Один за другим открывались магазины (Яньшин, Пехтелев, Панков, Когитин, Курганов, Дубровский, Запевалов и другие). Строили ветряные мельницы («ветряки»), в конце 19 — начале 20 века их насчитывалось до полутора десятков (располагались они на дальней от Волги окраине села, около кладбища. — Р.П.). Сооружались многоэтажные водяные и паровые мельницы (с вальцами, чтобы молоть зерно на крупчатку). Накануне Октябрьской революции их было три: две у Селиверстовых и одна у Халдеевых, не считая нескольких «просорушек».

В хозяйственном и культурном отношении, по вполне понятным причинам, опережали волжане, т.е. жители половины села, прилегающей к Волге. Великая русская река, обеспечивая им широкое общение с представителями самых различных слоев общества, помогала лучше понимать жизнь и пользоваться её благами. В селе с незапамятных времён увлекались кулачными боями («кулачки»). «Стенка на стенку» — одна из волжан, другая из жителей Кутка, — тасовали друг друга до потери сознания. Не исключено, что эта традиция, в какой-то степени (но не последней) отразила желание одних показать своё превосходство, а других — отомстить первым за их высокомерие.

Надо отдать должное Антиповке и антиповцам — они не стояли в стороне. Многие из них участвовали в сооружении Петровского канала под Камышином, в Азовском и Персидском походах Петра I, в Русско-шведской войне, в пугачёвском восстании, в Отечественной войне 1812 года, в Крымской войне и обороне Севастополя, в Русско-Турецкой и Русско-Японской войнах (в том числе в Цусимском морском сражении на крейсерах «Сысой», «Аврора», броненосце «Петропавловск» и др.), в восстании на броненосце «Потёмкин», в Первой мировой войне, в Октябрьской революции в Петрограде, в Гражданской войне, в Финской и, конечно, в Великой Отечественной войне Советского Союза. Имена некоторых из них, сохранились в благодарной памяти жителей села.

С чувством глубокого уважения антиповцы называют имена героев Крымской войны и обороны Севастополя (1853—1856 годы):

ИВЛИЕВА Петра — черноморского моряка, квартирмейстера, полного георгиевского кавалера, за что получал от казны пожизненную персональную пенсию в размере 12 рублей в месяц.

ИНОЧКИНА Семёна Михайловича — черноморского моряка, георгиевского кавалера и обладателя многих медалей; получал от казны 5-рублёвую пенсию.

АЛЕКСАНДРОВА Данилу Гавриловича — черноморского моряка, георгиевского кавалера и обладателя многих медалей; получал от казны также 5-рублёвую пенсию.

Высоко почитается память героев освободительной Русско-Турецкой войны 1872 года*, в ходе которой был освобождён от турецкого ига болгарский народ. Такими героями антиповцы называют:

 

* Ошибка автора: война была в 1877-1878 гг. — Ред.

 

ЛАДОШИНА Архипа Дмитриевича — кавалера всех степеней Георгия и многих медалей. Он был отмечен пожизненной персональной 12-рублёвой пенсией. Рассказывают, что Архип Дмитриевич был исключительно дисциплинированным солдатом. Уже в отставке, при любых обстоятельствах, когда упоминалось имя царя или генерала Скобелева, он становился «во фрунт», осеняя себя крестным знамением и многократно произносил: «Да живёт и здравствует наш преславный батюшка, царь-государь, многие ему лета!» Или: «Да живёт в здравии многие лета наш отец родной, славный генерал Скобелев!»

КУЗНЕЦОВА (по-уличному Курукина) Ивана Ивановича — кавалера георгиевского креста и многих медалей. При выходе в отставку ему за воинские заслуги установили 5-рублёвую пенсию.

АРЯШКИНА Данилу Никитовича — кавалера георгиевского креста и ряда медалей. Тоже отмечен 5-рублёвой пенсией.

Прославились антиповцы и в Русско-Японскую войну. Вот имена некоторых из них:

ЛОБАНОВ Матвей — матрос легендарного крейсера «Сысой» (другие говорят — «Сысой Великий»). Погиб смертью храбрых в бою при Цусиме 14 мая 1905 года.

ЦЫБУЛИН Александр Фёдорович — минный квартирмейстер на флагманском корабле «Петропавловск». Во время боя А.Ф. Цыбулина взрывной волной выбросило в море. На воде он продержался долго благодаря подвернувшейся под руку деревянной койке. Его подобрали после боя наши моряки. Всю остальную жизнь страдал острым ревматизмом.

ПСИЛОВЦЕВ Иван Павлович — матрос с «Ретвизана». Несмотря на отчаянное сопротивление команды корабля, вместе с другими членами экипажа был взят в плен японцами. Возвратился на Родину при размене пленными.

ЛОПУХИН Николай Степанович — матрос с крейсера «Аврора». Участвуя в Цусимском сражении, крейсер получил некоторые повреждения, но, оторвавшись от преследования японцев, укрылся в одном из портов Индии и после ремонта возвратился на Балтику. Н.С. Лопухин до службы на флоте учился в духовном училище и после демобилизации поступил псаломщиком в антиповскую Михаило-Архангельскую церковь.

Среди антиповцев было немало черноморских моряков, участников восстания на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический». Многие из них были разжалованы в пехоту, сосланы в Сибирь на каторгу. О потёмкинцах в селе отзывались с большой теплотой и любовью, называя их героями, «мытарями», страдающими за правду, за народ. Это были простые рядовые матросы: Иван Иванович Васин, Василий Терентьевич Васин, Александр Никитович Утин, Семён Андреевич Васин, Тимофей Родионович Колобанов, Михаил Андреевич Васин и другие.

Поражение на фронте, начавшиеся лишения в городах и сёлах резко обострили антиправительственные настроения. Население с радостью встретило Февральскую революцию и свержение царя. Но «полевение» пока что этим и ограничилось. Более того, игрою случая антиповцы вновь были брошены в объятия правых — буржуазии. Дело в том, что в 1916-1917 годах Антиповку постиг неурожай. Подбитые вездесущими эсерами, создавшими свои опорные пункты в Поволжье, антиповцы обратились с просьбой о помощи к тогдашнему главе Временного правительства, бывшему саратовскому адвокату, а, следовательно, «земляку», эсеру Керенскому. Противники большевиков поддержали эту просьбу, добились положительного решения, и по распоряжению Керенского в Антиповку было отгружено несколько тысяч пудов зерна. Неизвестно, как использовали этот факт эсеро-меньшевистские деятели, но у антиповцев он вызвал чувство большой благодарности Керенскому за «отеческую заботу», сохранившееся у стариков до последнего времени. Этот, сам по себе небольшой, преходящий случай в какой-то мере отрицательно сказался на отношении антиповского населения к сообщению о свержении Временного правительства Керенского и установлении Советской власти.

Мужики не могли взять в толк происходящие события. Что дало им Временное правительство, худо ли бедно, они знали. А вот как повернёт дела Советская власть, для них пока что оставалось загадкой, пугало своей неизвестностью. Создавшийся таким образом барьер предстояло преодолеть сельской ячейке РКП(б), созданной вскоре после Октябрьской революции в основном из бывших солдат и матросов. В неё тогда входили: Шапошников Василий Степанович, Мухортов Тимофей Иванович, Агафонов Григорий Тимофеевич, Дёмин (Гусарик) Сергей Лаврентьевич, Чернов Иван Петрович, Моисеев Ефим Григорьевич, Гайдуков Владимир Петрович, Иночкин Яков Никитович, Лобанов Иван Иванович, Репин Василий Иванович и другие.

Со дня провозглашения Советской власти фактическим руководителем на селе стал волостной ревком, бессменным председателем которого являлся бывший боевой моряк Черноморского флота Т. И. Мухортов. На первых порах ему помогал представитель Камышинского уездного ревкома, моряк Балтийского флота B.C. Шапошников, отозванный вскоре на руководящую работу в саратовскую губчека. Ревкомом и ячейкой была проделана большая работа по утверждению Советской власти и привлечению на её сторону населения Антиповки. Но до конца за Советскую власть антиповцы высказались, испытав на себе все «прелести» деникинского нашествия. <...>

В жизни отца, в бытность его помощником писаря, а затем и волостным писарем, представляет интерес его близость к проживающим в Антиповке политическим ссыльнопоселенцам и к некоторым их друзьям, находящимся на свободе. В какой-то степени он выполнял у них роль связного и распространителя «нелегальщины». На определённом этапе этой деятельности отец попал под подозрение полиции. Пришлось выкручиваться. Помогли сослуживцы, работавшие в Камышинском уездном управлении земского начальника. Они сочинили и подписали у этого начальника нужный документ, который ставил отца вне подозрения. Вот его текст:

 

МВД

Земский начальник

9 участка

Камышинского уезда

Саратовской губернии

Декабря 15 дня 1915 года

№ 1373

Удостоверение

Дано сие крестьянину села Антиповки той же волости Камышинского уезда Семену Ивановичу Кузнецову в том, что он, Кузнецов, с 12 октября 1912 года состоит на должности Антиповского Волостного писаря, каковые обязанности выполняет аккуратно и со знанием дела, поведения и образа жизни он, Кузнецов, хороших и по сие число ни в чем предосудительном замечен не был, что удостоверяю своим подписом и приложением печати.

И.О. Земского Начальника 9 участка Камышинского Уезда (печать) (подпись)

Принимая и после этого участие в прогрессивном движении, отец много внимания уделял созданию самодеятельных коллективных крестьянских организаций, в том числе антиповских Волостного Кредитного Товарищества и Волостного Общества Потребительской Кооперации.

Летом 1914 года, в связи с начавшейся Русско-Германской войной и призывом в армию большинства антиповских жителей, резко возросли почтовые операции, которые по совместительству выполнялись Волостным правлением. Губернские власти вынуждены были создать в Антиповке волостное почтовое отделение, начальником которого был назначен отец. В декабре 1916 он был переведён на ту же должность в более крупное отделение в волостном селе Соломатино. <...> В Антиповку семья вернулась в 1920 году. Отец сразу же принял почтовое отделение и приступил к исполнению служебных обязанностей. Штат отделения был небольшой, и работы на каждого «почтаря» припадало немало. <...>

Лето 1920 года на Нижней Волге, в том числе и в Антиповке, было исключительно трудным и беспокойным. С юга и юго-запада по территории нижневолжских областей наступала Белая армия Деникина. Вверх по реке вереницами тянулись пароходы и баржи с эвакуированным с низовьев имуществом, красноармейцами и уходящим от белых населением. Невдалеке от села, по «большаку», также отходили части Красной Армии. Самым печальным для нас событием стала эвакуация отца Семёна Ивановича с имуществом почтового отделения в верховья Волги. <...> Но всё закончилось благополучно, и отец после изгнания беляков возвратился назад в Антиповку. Но это, так сказать, семейные невзгоды.

Ещё большие невзгоды и переживания пришлось испытать вместе со всем населением Антиповки. В село пришли деникинцы. Это была небольшая группа офицеров-карателей в сопровождении полусотни казаков и чеченцев. Кулаки не преминули устроить им пышную встречу. На «сходке» согнанных к бывшему волостному правлению мужиков перед «освободителями», как именовали их кулаки, выступил с душераздирающей приветственной речью бывший царский офицер Агафонов Василий Максимович. Чуть ли не рыдая, он пел им дифирамбы по поводу их победоносного движения к Матушке-Москве, связывая это с надеждой на избавление от большевиков и евреев, с установлением прежних, милых их сердцу порядков.

Вместе с хлебом-солью офицерам были преподнесены несколько штофов самогонки-первача, которые они здесь же и распили с кулацкими представителями и казацко-чеченскими старшинами. «Сходка» закончилась здравицей в честь белого воинства и гимном «Боже, царя храни...». За сим офицеры и несколько знатных антиповцев, среди которых почётное место занимал Агафонов, были приглашены на званый обед, устроенный в шикарном особняке поповны Ольги Михайловны Ливановой. Обед превратился в попойку, а попойка — в гульбище со всякого рода безобразиями. <...>

Одновременно с застольем, в комендатуре разведка белых «вела разговоры» с населением, расправляясь за любую провинность, будь то обмолвка или недомолвка, именуя её «крамолой». Первыми жертвами белобандитов стали трое пленных — тяжелораненые молоденькие красноармейцы, не успевшие эвакуироваться при отходе Красной Армии. На глазах у согнанного населения их повесили на перекладине базарных весов близ церкви Михаила Архангела. «Всех большевиков и христопродавцев-евреев ожидает такая же участь», — гласила надпись па перекладине.

Велика беда — начало. А затем пошла порка антиповских мужиков «за что ни попало», <...> секли нещадно. В комендатуру по вызову пришёл беспартийный, рядовой служащий волостного военного комиссариата и отрапортовал: «Товарищ комендант, Яков Иночкин явился по Вашему приказанию». Дорого обошлась Иночкину нечаянная обмолвка словом «товарищ», всыпали ему за это 75 плетей. Месяц пролежал в постели Яков Семёнович, вынашивая в голове и сердце мысль о мести всей белогвардейской сволочи. Но оклемался он тогда, когда и духа белых уже не было.

За поркой Иночкина последовала экзекуция самого уважаемого антиповца, Степана Ивановича Намнясева. В 1880-е годы он включился в народовольческое движение. По малограмотности и слабой политической подготовке его деятельность ограничивалась распространением нелегальной землевольческой литературы в Антиповке и близлежащих населённых пунктах. В 1894 году он был арестован царской охранкой, судим и заключён в Петропавловскую крепость, а затем переведён в «Кресты». Примерно в начале 1900-х годов был освобождён «за недоказанностью состава преступления» с учётом малограмотности осуждённого. По возвращении в Антиповку С. И. Намнясев в одиночку вёл просветительскую работу. Экзекуция была учинена за то, что где-то он, жалуясь на засуху, вместе с шуткой обронил: «Бог не даёт ни дождя для мужиков, ни пожара для чужаков». <...>

Бабку Яньшину по прозвищу Стрельчиха высекли за то, что при угоне у неё белыми мародёрами овечки и телёнка, она не выдержала и истошным голосом завопила: «Караул, помогите, люди добрые! Проклятые казачишки грабят!» Избиение плетями и прикладами было ежедневным явлением во всё время нахождения беляков в Аитиповке. Ничего не скажешь, жестокая школа! <...>

Ненависть к деникинцам рождала решимость сделать всё, чтобы отомстить за причинённое зло. Но не успели. Не успела развернуть свою деятельность и созданная перед приходом белых в окрестностях Антиповки партизанская группа, ядро которой составляли коммунисты. События резко изменились. Под влиянием разгрома деникипцев под Тулой и Москвой, находившиеся в селе белогвардейцы, особенно, когда их стала накрывать артиллерия Волжской Красной флотилии (созданной в 1918 году по указанию В.И. Ленина балтийским моряком Марковым Николаем Григорьевичем), в панике бежали в донские степи и дальше — на Украину, в Крым, к Чёрному морю.

Печально знаменита судьба Агафонова, сына антиповского кулака. Богатство отца покрывало многие его проступки и в детстве, и в зрелом возрасте. Не последнюю роль оно сыграло и при призыве Василия на действительную военную службу. Он был определён во флотский гвардейский экипаж Его императорского величества на Балтике. Природная смекалка, грамотность, умение подлаживаться и выслуживаться перед старшими снискали ему покровительство начальства, обеспечили продвижение по службе. Через короткое время он был зачислен в старшинский состав и произведён в мичманы. Выполнял обязанности квартирмейстера <...> и присвоил немало денег из выделенных ему средств. Дело до суда не дошло, его замяли, но Василия из экипажа списали. Некоторое время он неприкаянным болтался в Питере, и здесь познакомился с управляющим княжеского имения в Колпино. Василий понравился управляющему и был приглашён надсмотрщиком в имение. Работёнка была, как говорят, не пыльная, но денежная. Она позволила ему в короткий срок поправить своё бедственное положение, сколотить кое-какой капитал, обзавестись нужным кругом знакомых, среди которых была офицерская вдова, получающая солидную ренту по мужу. Менее чем через полгода они поженились. Расширившиеся финансовые возможности Василий использовал в интересах дальнейшего обогащения. Но недолго продолжались мир да любовь Василия с офицерской вдовой. Он заметил, что она стала холодно и даже несколько враждебно относиться к нему. Вскоре он обнаружил и причину такого поведения, застав свою жену в интимной близости с гвардейским офицером, бывшим её любовником. Офицер был одних лет с Василием, такой же рослый, полный сил красавец. Разразился скандал. Обменялись оскорблениями, а затем пощёчинами и тумаками. Офицер был при сабле, в пылу потасовки он вспорол Агафонову живот. Но тот не сдавался. Превозмогая боль, он дотянулся до эфеса сабли, вырвал её из рук гвардейца и рубанул его по широкой спине так, что гвардеец без чувств свалился на пол. Жена Василия не осталась безразличной, встав на защиту любовника. Соорудив из стола и стульев барьер, она принялась стрелять из пистолета, оставленного покойным мужем. Выстрелы, однако, не достигали цели, а в это время Василий, зажимая одной рукой вспоротый живот и с саблей в другой, добрался до жены и одним ударом снёс ей голову. Он тут же потерял сознание, упав между убитой женой и её раненым любовником. Кошмарная трагедия была тем ужасней, что она происходила, как это было потом установлено, в присутствии двоих малолетних сыновей вдовы, забравшихся со страха под громадный диван в углу комнаты.

Герои трагедии были доставлены в гарнизонную больницу, где они заново познакомились и до выздоровления находились в одной палате. Они подружились и, забыв о предмете ссоры, взахлёб превозносили друг друга за проявленные храбрость, мужество и стойкость. Гвардейский офицер был из влиятельной семьи, принадлежащей к высшему свету, скандал замяли, и оба его участника были амнистированы в дни коронования Николая II Романова. По словам Василия, он даже не вспомнил о детях покойной. После выхода из больницы он не зашёл домой, не поинтересовался их судьбой. <...>

Обнаружился он позднее на Нижней Волге среди клерков товарно-пассажирского пароходного акционерного общества — то ли «Кавказ и Меркурий», то ли «Самолёт» или «Русин». В клерках, а затем одним из поверенных какого-то из этих обществ Агафонов пробыл несколько лет, ведя холостяцкий образ жизни. Стать акционером ему так и не удалось. Не теряя, однако, надежды разбогатеть, он попытался использовать возможности столыпинской реформы и, получив «отруб», занялся сельским хозяйством, женился, открыл в Антиповке бакалейную лавку и затем посадил за прилавок молодую жену. Вскоре пошли дети, чуть ли ни погодки — Генка, Витька и Тонька. Дети росли, Василий Максимович старел, а богатство всё не приходило. Пришлось загнать «отруб» и переключиться на конторскую стезю — он устроился счетоводом в контору волостного потребительского общества, а затем перешёл бухгалтером в правление Кредитного товарищества. Здесь его застала Октябрьская революция и Гражданская война.

Гражданская война и интервенция четырнадцати иностранных держав Антанты гальванизировали прежние чаяния Агафонова, его мечты любыми средствами и путями добиться богатства, славы и чинов. Но при первом же шаге к этому, сделанному с приходом деникинцев, он потерпел фиаско. Белые, кивнув ему в знак благодарности за холуйско-предательскую роль, тут же забыли о нём. <...> Не успели они оглянуться, как им самим пришлось драпать под напором Красной Армии из Антиповки и всего Поволжья.

И тут судьба подложила Агафонову дополнительное испытание. При вступлении в Антиповку частей Красной Армии он неожиданно встретился со старшим сыном убитой им в Питере офицерской вдовы. Молодой человек стал командиром Красной Армии и сейчас командовал одним из соединений, освобождающих Поволжье от белогвардейцев. Встреча с отчимом не вылилась в акт мести. При всей своей ненависти и презрении к Агафонову, молодой краском ограничился лишь гневным заявлением, что Агафонов заслуживает самого сурового наказания за холуйское поведение перед белобандитами, но что это наказание определит ему суд. Припомнится тогда и убийство матери.

Но заявление краскома не осуществилось. Или он погиб в последующих схватках с беляками, или потерял всякий интерес к этому делу и вычеркнул его из своей памяти. Агафонов прожил в Антиповке до дней сплошной коллективизации и ликвидации кулачества. Не дожидаясь высылки, скрылся с семьёй в неизвестном направлении.

После освобождения села от белогвардейцев жизнь стала входить в прежнюю колею. Вновь заработали Ревком, парторганизация, налаживалась работа местного Совета. Не везло только с председателями. Например, первый из них — Яньшин Иван Яковлевич, бывший учитель, а затем владелец большого плодового сада — по своим взглядам был типичный кулацко-эсеровский представитель, рассматривавший Совет не как орган власти, а как учреждение по выколачиванию субсидий и других подачек от правительства на цели создания и развития образцово-показательных, т.е. кулацких, хозяйств. Примерно такой же ориентации придерживались и пришедшие на смену Яньшина другие председатели из числа «крепких» мужиков, вроде Васина Ивана Андреевича, Кононенко Андрея Ивановича и других. Не случайно накануне сплошной коллективизации все они, как один, скрылись из Антиповки, кто куда мог.

Большое несчастье постигло Антиповку в связи с неурожаем в Поволжье в 1921-1922 годах. Как и всё население этого обширного района, антиповцы оказались на грани голодной смерти. Принятые правительством меры по преодолению этого положения в условиях почти полной хозяйственной разрухи были явно недостаточны. Пришлось согласиться на предложенную США продовольственную помощь по линии так называемой АРА. (ARA - American Relief Administration — Американская администрация помощи, созданная в 1919 г. для оказания помощи европейским странам, пострадавшим в Первой мировой войне. В 1921-1923 гг. в связи с голодом в Поволжье действовала в России. - Р.П.) [7]

Указанная помощь предназначалась в основном для детей. В Антиповке её раздавали в двух специально оборудованных для этой цели столовых один раз в день. В рацион одноразового питания входили одна 50-граммовая булочка и половник (около пол-литра) горячего хлёбова из чечевицы, перловки, риса, сдобренного жирами, или какао с сахаром. Распределением продуктов по столовым ведал назначенный Исполкомом Волостного Совета и Волостным Комитетом Крестьянской Общественной взаимопомощи (ККОВ) наш местный житель Александров Пётр Ефимович и работавший у него кладовщиком Борданов Пётр Георгиевич. Оба они утверждались американским представителем АРА в Камышине. Заметим мимоходом, что Александров — бывший царский офицер, а Борданов — бывший царский унтер-офицер, георгиевский кавалер всех трёх степеней.

Питание в столовых выдавалось по карточкам, а его расход учитывался по вырезанным в них талонам. Ведение отчётности по этим талонам было возложено на меня, работавшего в то время конторщиком ККОВ. В конфиденциальном порядке мне, как члену Коммунистического Союза Молодежи (КСМ), сказали, чтобы я держал «ушки на макушке», так как по некоторым причинам за учётом талонов «нужен глаз да глаз». Организация КСМ была создана в Антиповке в конце 1920 года сыном одного из священников Михаило-Архангельской церкви Игорем Шпаковским. Он был затем секретарём Камышинского уездного комитета КСМ, после работал в окружном комитете ВКП(б) заместителем председателя Окрисполкома по планированию.

Учреждение, в котором я работал, — ККОВ — помещалось в доме, ранее принадлежавшем детям другого священника Михаила-Архангельской церкви Ивану Михайловичу и Ольге Михайловне (уже упомянутой ранее) Ливановым. Поповна Ольга после Октябрьской революции и в период Гражданской войны испытала «определённые неудобства» и неприятности от местных властей и населения Антиповки. Когда в село пришли деникинцы, она не преминула использовать проявленное к её особняку внимание белогвардейцев и накатала на обидчиков жалобу. Она просила вернуть кое-что из изъятых у неё вещей, кое-кого наказать за непочтительное к ней отношение. Жалоба не осталась без последствий. Многих антиповцев белые подвергли жестокому наказанию.

С приходом Красной Армии это припомнили поповне, её арестовали и посадили под замок на одном из пароходов Волжской флотилии под командованием матроса Маркина, а затем утопили в Волге. Труп, приметный по горбу и другим уродствам, был позже опознан местными рыбаками в нескольких километрах ниже Антиповки на песчаном волжском берегу. Смерть поповны не вызвала ни горечи, ни сожаления.

Переданный обществу ливановский дом по своим размерам, внешнему виду и внутренней отделке превосходил все другие антиповские дома. (Крупное деревянное одноэтажное здание стоит по-прежнему на ул. Базарной. — Р.П.). Дом строили с расчётом в будущем передать его под школу. Такое желание было высказано субсидировавшим строительство старшим сыном священника Николаем, работавшим во второй половине 19 века преподавателем русской словесности в Симбирской губернской гимназии, где, как известно, работал в то время Илья Николаевич Ульянов и учился его сын Владимир. По рассказам близко знавших семью Ливановых, деньги у Николая Михайловича появились от издания подготовленного им учебника по теории русской словесности. <...>

С прекращением американской продовольственной помощи голодающим детям Поволжья (1923 год) в Антиповке были закрыты обе столовые, распущен их персонал, освобождены от обязанностей П.Е. Александров и П. Г. Борданов. Меня оставили на некоторое время переписчиком в ККОВ. За прежнюю работу Комитет выдал мне в качестве премии 10 пудов ржи. В то время это было не так уж плохо и более чем кстати. Продовольственные трудности всё ещё продолжались.

Как известно, после разгрома иностранных интервентов и внутренней контрреволюции, по решению X съезда партии (1921 год) государство перешло к новой экономической политике (нэпу), заменило продразвёрстку продналогом, наладило экономическую смычку между городом и деревней. В этой связи хозяйственная деятельность по всей стране и, естественно, в Антиповке заметно активизировалась. Возросли посевные площади под зерновыми, развернулись коммерчески выгодные садоводство, огородничество и, особенно, бахчеводство (кстати сказать, эти отрасли и сейчас являются для моих земляков предметом ажиотажа и средством обогащения). С большим размахом стали заниматься рыболовством, оживилась деятельность местных торговцев и предпринимателей. А как следствие — усилился процесс социального расслоения села, обострились классовые противоречия.

В этих условиях требовалась крепкая рука, способная направлять процесс развития, укреплять порядок и оказывать помощь бедняцкому населению. К этому времени состав парторганизации был несколько ослаблен. Будучи выдвинуты на более высокие посты, из неё выбыли опытные товарищи: Т.Н. Мухортов, B.C. Шапошников и некоторые другие. К руководству пришли молодые члены партии, среди которых заметно выделялся своей незрелостью и некоторой анархичностью бывший балтийский моряк В. И. Репин. Одним из первых прославивших его поступков были женитьба и венчание в антиповской церкви. Вожак антиповских коммунистов продефилировал после венчания вместе с молодой женой по улицам села, во главе с попом и с возложенными на головы молодых венцами. Глазевшие на эту церемонию мужики и бабы диву давались, как это могло случиться с коммунистом, которому тогда приписывали многочисленные революционные заслуги. Говорили, что он был одним из активнейших матросов на флоте, что служил на знаменитом крейсере «Аврора», возвестившем начало новой эры человечества, участвовал во взятии Зимнего дворца, состоял в личной охране В.И. Ленина и т.д. Было над чем задуматься!

О незрелости нового сельского партруководства говорило ослабление, а то и вовсе отсутствие политико-массовой работы среди населения, отсутствие борьбы с пережитками и работы по укреплению порядка. Не случайно в селе участились случаи хулиганства подростков во главе с известным антиповским «сорви-головой» Петькой Колобановым по прозвищу Коваль. Сначала они занимались набегами на сады, огороды, бахчи, курятники. Затем, обнаглев, стали наводить страх на одиноких женщин, появляющихся на околице. Парторганизация и сельские власти никак не реагировали, пока не случилась большая беда. Одним из подростков, Митькой Ивахненко (Чуканкиным), были убиты пятеро детей в возрасте от трёх до шести лет, оставленных на его попечение родителями всего на пять часов (среди детей были и соседские ребята). В какой-то момент дети так раздражили Митьку, что он утратил контроль над собой, взял нож и прирезал их, сложив тела в большой родительский сундук.

На этот раз руководство сельской ячейки и исполкома Совета не остались в стороне. Была мобилизована милиция, подключена уездная прокуратура. Дело передали в суд. Митька был арестован, осуждён и отправлен в колонию для несовершеннолетних сроком на 5 или 6 лет. Одновременно с этим широко нашумевшим делом был вытащен на свет божий и вопрос о злостном хулиганстве Петьки Коваля с однокашниками. Но суд ограничился лишь «внушительным разговором» и строжайшим предупреждением на будущее.

Партийная организация продолжала вести себя автономно, решала не свойственные ей задачи, не советуясь с уездными парторганами и игнорируя зарождающееся советское законодательство. За короткое время парторганизация санкционировала одно за другим ряд противозаконных и даже преступных дел. Одно из них касалось расправы, без суда и следствия, над односельчанами Яньшиным Петром Филимоновичем и Трофимовым Тимофеем Прохоровичем, обвинёнными в воровстве и убийстве при делении добычи третьего своего сообщника — Бирючатникова Василия Абрамовича. Партийно-советское руководство во главе с В. Репиным устроило над ними самосуд. Их казнили, медленно погружая поодиночке в прорубь, сделанную во льду замёрзшей Волги.

Много шума наделала произведённая единолично Репиным под угрозой оружия конфискация соли, собранной голодающими рабочими Астрахани для натуробмена на хлеб, картофель и другие продукты. Может быть, и это осталось бы безнаказанным, если бы при задержании астраханцев один из них не сбежал и не сообщил уездным властям о бесчинстве. Арестованных астраханцев немедленно освободили, вернули им конфискованную соль, а Репина за самоуправство и за предыдущие «грехи» арестовали и под конвоем двух милиционеров направили в Камышинскую тюрьму. Лошадёнка была тощая, а телега с четырьмя пассажирами тяжёлая, и при подъёме из оврага Беленький (в котором когда-то разинцы и пугачёвцы чинили расправу над богатеями) возчик попросил милиционеров вместе с арестованньим пройти этот подъём пешком. Расположившись по бокам арестованного, милиционеры двинулись в гору вслед за телегой. Ловкий и крепкий Репин, со связанными руками, оттолкнул конвоиров и с разбега прыгнул («была-не была») в тёмный и глубокий овраг. Запоздалые выстрелы растерявшегося конвоя не достигли цели.

О бегстве В. Репина было немедленно сообщено во все близлежащие населённые пункты и, конечно, в Антиповку с приказом: «поймать, задержать и доставить в Камышин». Коммунисты и комсомольцы, втайне симпатизировавшие Василию Ивановичу, организовали (по существу, для видимости) патрулирование села, но мер к поимке не принимали. <...> Репин пришёл в Антиповку той же ночью, чтобы проститься с семьёй и, не дожидаясь рассвета, исчез из села. В Антиповку он вернулся только через десять лет и, не скрываясь, тут же предстал с повинной перед Камышииской уездной прокуратурой. За давностью срока дело Репина было прекращено, и ему разрешили остаться в Антиповке. <...>

Несмотря на трудности начала 1920-х годов, порождённые Гражданской войной, интервенцией, общей хозяйственной разрухой в стране, голодом в Поволжье, именно в это время у аитиповцев созрело решение о создании первых в селе коллективных хозяйств. В конце 1922 года была организована из бедняцко-батрацких семей сельскохозяйственная коммуна «Свободный труд». При содействии уездных властей она обзавелась трактором «Фордзон» и другими сельхозмашинами и орудиями. В 1923 году ей посчастливилось получить хороший урожай.

Изголодавшиеся за предыдущие годы, коммунары начали есть досыта, приоделись. Это была наглядная агитация за коллективное хозяйствование. Вскоре в Ашпиповке были созданы сельскохозяйственные артели «Ясная поляна» — под председательством Петра Парамоновича Иночкина, «Вязовой» — под председательством Якова Михайловича Намнясева и «Утро» — под председательством Степана Семёновича Мазурова. При создании артелей не всё было гладко. Так, например, в «Ясной поляне» обнаружилось явное засилье баптистов, а в «Вязовом» и «Утре» нашли укромное местечко некоторые антиповские богатеи, в том числе владельцы мельниц, однофамильцы Андрей и Василий Селиверстовы, решившие спрятаться за колхоз, как за ширму. Их манёвр был разгадан — их исключили из артелей, а мельницы безвозвратно остались в колхозной собственности.

Все названные артели, к которым несколько позднее прибавилась артель инвалидов «Луч», в короткое время были оснащены минимумом необходимого сельскохозяйственного инвентаря, что, при наличии у них значительной живой тягловой силы, позволяло в основном справляться с поставленными задачами.

В 1928 году по хозяйственным соображениям состоялось объединение двух наиболее крупных артелей — «Вязовой» и «Свободный труд» (называемой по инерции коммуной) — в один колхоз под названием «Большевик». В годы сплошной коллективизации в него влились все остальные артели и многие единоличные хозяйства. Ему же был передан в 1929-1930 годы и сельскохозяйственный инвентарь раскулаченных единоличников.

Ещё в начале 1923 года моего отца как учредителя антиповского общества потребительской кооперации, знающего счётно-торговое дело, пригласили возглавить бухгалтерию этого общества. Здесь он оставался до создания колхоза «Большевик», когда по решению камышинских и антоновских властей его освободили от работы в кооперации и назначили главным бухгалтером укрупнённого колхоза. Потребовалось более двух лет, чтобы разобраться в делах и наладить единую бухгалтерию нового хозяйства.

По завершении сплошной коллективизации «Большевик» превратился в колхоз-гигант, располагающий более чем 20-ю тысячами гектаров земельных угодий, а также значительной по тем временам сельхозтехникой. Но не было руководящих кадров для ведения такого гигантского хозяйства. Бывшие председатели сравнительно небольших артелей для этого, конечно, не годились — так же, как и присланный двадцатипятитысячник, рабочий-коммунист Путиловского завода. Вскоре он был освобождён от непосильной нагрузки и возвратился восвояси.

Волей-неволей пришлось посадить на «Большевик» бывшего председателя артели «Утро», полуграмотного мужика Степана Семёновича Казурова. Ох, и хватил же он горя с «Большевиком», а «Большевик», тем более, с ним! Колхоз держался во многом на энтузиазме своих членов, прилагавших все усилия, чтобы сохранить хозяйство. Как бы то ни было, но колхоз выжил и выполнял, пусть с большой натяжкой, свои обязательства перед государством как в мирное время, так и в период Великой Отечественной войны.

Мало что изменилось в колхозе в послевоенное время. Возвратившаяся с войны горстка людей (из ушедших на неё более 800 человек), в большинстве своём — инвалиды, не была в состоянии поднять хозяйство. Так тянулось до 1958 года, когда по решению, принятому в верхах, с благословения Никиты Сергеевича Хрущёва, на базе колхоза «Большевик» был создан совхоз «Пионер» с включением в него, кроме Антиповки, также хозяйств близлежащих сёл — Чухонастовки и Поповки. <...>

(Более поздние изменения, произошедшие в Антиповке, в рукописи не отмечены. — Р . П . ).

 

Ссылки

1. Города России. Энциклопедия / / Под ред. Г.М.Лаппо. М., 1994. С.178.

2. Поволжье. Природа, быт, хозяйство: Путеводитель / / Под ред. В.П. Семёнова-Тян-Шаньского. Л., 1925. С.453.

3. Феденко И.И. Волга. М., 1947. С.217.

4. Там же. С.217.

5. Города России. Энциклопедия / / Под ред. Г.М. Лаппо. М., 1994. С. 178.

6. Феденко И.И. Волга. М., 1947. С.217.

7. Советский Энциклопедический Словарь. Изд. 4-е. М., 1990. С.68.