душа

Прекрасный вечер в цирке. Клоунада...

Прекрасный вечер в цирке. Клоунада
лицом к лицу, при минимуме грима.
И балерины алая помада,
с улыбкою, как смерть неумолима.

Над кругом, в куполе, стальные тросы тонки
дрожь музыкальная их пробует незримо,
но стриженые лают собачонки
и стерегут твой шаг неповторимый.

Душа, ты с долей унизительною в ссоре.
Неотразимая, ты разбиваешь отражение,
но веер безошибочный и скорый
подчеркивает сам твое движение.

Осень. Прохлада в лесах...

Осень. Прохлада в лесах
кукла скандалит и воет,
будто душа куклы-пса
ранена насмерть судьбою.

Тягостный дел оборот —
некому кончить подранка.
Осень идет,
и леса вывернуты наизнанку.

Пахнет сырыми грибами,
похолодел небосвод.
Тучи с разбега об лед
бьются могучими лбами.

Из Марка

Кроваво-красные на снег ложатся краски,
так в светлые рождественские дни
мы страшные рассказываем сказки
о деле Ирода, и душу страх теснит.

Звезда, пришедшая призвать младенцев горе,
волхвов привлекшая, и Дева с ней родит,
не оставляй нас в нашем детском горе,
наш детский страх развей и вечно нам свети.

Солнцем выжжены клинья в снегу...

Солнцем выжжены клинья в снегу.
До тепла надышаться б весной,
улететь легким паром из губ
в свет и запах ее слюдяной.

Но в изменах ее и в слезах
есть закон и порядок стальной -
обмануть; нежно глядя в глаза,
обжигая холодной волной.

И душа, как бы встав ото сна,
возвращается к сумрачным думам,
и все кажется нету конца
снежным бурям постылым, угрюмым.

Шарманщик

За душою у меня:
череда углов чужих
и дорог, день ото дня,
обязательных как стих,
камень сердца ледяной,
нож - товарищ жизни бедной
и в шарманке расписной
три мелодии победных:

Не проси, Не верь, Не бойся.

Для чего кривить душой?
Просьба - звук один пустой,
к тем кто вскормлены землей
и накроются землей.

Когда во мгле души и страшно, и темно...

Когда во мгле души и страшно, и темно,
толпою зимние стекаются к ней ночи.
А солнце - робкий друг, все суше и короче,
и неохотнее проходит стороной…

Так времени река, что ни виток - темней.
А дни короткие, что ни рассвет, то строже.
Где жизни спрятаться меж скрюченных корней?
Как новый вздох зачать на оскверненном ложе?

Но вмерзший в лужу лист - знак осени кровавой,
в морозном шорохе становится алей.
И взмахом инея размытый строй аллей,
всплывает по утру, как призрак величавый -

С блестящих точек звезд холодный сок струится...

С блестящих точек звезд холодный сок струится.
Сок твердой колкости, тревоги и вражды.
Свет, что к звезде доходит от звезды,
прокалывает грудь холодной тонкой спицей.

Вечерний кончен путь, но сбрасывая груз,
остаток мужества теряешь вдруг - от скуки.
Свет гаснет, ну и пусть, тем меньше лишних уз
с ненужной жизнью здесь, во тьме, где гаснут звуки.

Лес обовьет стекло, в нем всадник одинокий
найдет лишь холода звенящие цветы.
И песен блещущих недвижные потоки
встревожат дух его средь черной пустоты.

Посвящение миру

Он небо зыбкою волной
встречает в восхищенном беге,
искрится солнечной струной
весь в звонкой изливаясь неге -
ручей. Но на бегу своем
не оставляет он глухого
ночного ложа, ярким днем.
Ползут у дна его сырого
потоки горькой тины злой,
а вод отравленный покров
скрывает облик их суровый.

Из Жерара де Нерваля

В пальцах ветра шуршат камыши...

В пальцах ветра шуршат камыши
под растрепанной дымкою ватной.
На рассвете в молочной глуши
спит душа в алых солнечных пятнах.

Яркий полдень ей видится - зной.
Гонг кузнечика - белого бреда
громкий стук. Густохвойный лесной,
мрачный полог бегущего следа.

Убежать, затвориться, чтоб петь
потаенную песню стремнины,
где река, извиваясь как плеть,
пробегает по коже равнины.

Где под рябью реки слюдяной,
нестерпимым придавлено грузом,
как голыш от тоски ледяной,
сердце спит, крепко загнано в лузу.

Когда сжимается безгласно...

Когда сжимается безгласно
души непрочная межа,
о жизнь, скользишь ты нитью красной -
тогда особенно свежа,
когда особенно ужасна.

Уходит жизнь из сжатых кулаков...

Уходит жизнь из сжатых кулаков,
над городом простуженным и серым,
скользя несутся башен облаков
под небо взгроможденные химеры.

Деревья мокрые, сойдясь на ветра зов,
снимают груз уже ненужных листьев,
затем, что ветр, что дует из низов
сибирских рек как сон уносит жизнь.

Срывает их, затем что среди веток
помногу будет черных зимних снов,
покоротку и мало будет света.

Жди белых мух, пей черных гроздьев кровь,
затем, что не услышишь ты привета,
замри, душа, пригнись под теплый кров.

Когда по свежести утихнет плач напрасный...

Когда по свежести утихнет плач напрасный,
дней первой осени прекрасен каждый шаг!
Свеж ясный день, но ярче день ненастный
одеждой лиственной, безжалостно круша,

ее срывает ветр рукою смелой.
Деревьев остовы лишь дремлют, лист, шурша,
течет по воздуху. Давно ли зеленел он,
был полон сил, был свеж - смотри, душа!

Теперь оторван он душой осиротелой
от света, от корней - в нем сок иссяк.
На первый ветра зов летит он птицей смелой,

Безумствует еще погода штормовая...

Безумствует еще погода штормовая,
но запах тления уж наполняет лес.
Густым лежит ковром и преет листьев стая,
что, с веток снявшись вдруг, поднялась до небес.

Молчи, душа, крепись, зализывая раны.
Пусть яркий солнца блеск нас зазывает ввысь,
но трезвый ярче свет осеннего Урана,
он листья кажет нам, что ниц все улеглись.

Насквозь прозрачный лес пронизан ярким светом,
сияют облака в холодной синеве...
Лишь запах холода нас примиряет с летом

Самоубийца

Кого везет реанимация?
Подмигивает синий глаз.
Душа устала возвращаться
и обгонять за ВАЗом ГАЗ.

Но все ее куда-то тянут,
то так, то эдак, то опять.
Над гололедом путь протянут,
как тяжко, Боже, умирать.

За самописцами, колесами
и синей бледностью ногтей,
за масло- и бензонасосами
приходится тащиться ей.

Она то плачет, то таращится,
пугаясь бешеных машин,
сама себе теперь рассказчица
в потемках собственной души.

Почти беззвучные слетают мотыли...

Почти беззвучные слетают мотыли,
сухую, злую землю покрывая,
когда б не стужа, в грудь нагую мая
они, как реки буйные легли б.

Растрепанные тучи побрели
за журавлями, крик их обрывая.
Когда б не осень, отзвук песен рая
не достигал бы сумрачной земли.

На грудь земли ложится снег тяжелый,
и черная почти уж не видна.
Погребена красавица весна,
и самый смех ее забыт веселый.

А горечь с губ утрет ноябрь голый,
когда угрюмым мужеством полна
вздохнет душа, всю скорбь испив до дна.

Страницы

Подписка на RSS - душа