Он небо зыбкою волной
встречает в восхищенном беге,
искрится солнечной струной
весь в звонкой изливаясь неге -
ручей. Но на бегу своем
не оставляет он глухого
ночного ложа, ярким днем.
Ползут у дна его сырого
потоки горькой тины злой,
а вод отравленный покров
скрывает облик их суровый.
Так я, когда забудусь вдруг
весельем бурным и горячим,
иль счастье брызжущей струей
коснется глаз моих незрячих,
и улыбнусь, взглянув вокруг.
Душа, ты поле ледяное
не улыбнешься ты со мною.
Ты будешь стариться напрасно.
Терпи, растерзанная горем, набеги грусти ежечасной,
что в сердце, сжатое тоскою,
вольются черною рекою.
А сердце облаком тяжелым
взовьется над равниной голой.
И слез болотною тропой
воспоминанья взгляд усталый
пройдет и тенью стальной
накроет смех и вздох больной,
а жизни трепетное жало
притупит или вырвет...
Зачем остался ты со мной
простых утех домашний свет,
ведь мертв я. И надежды нет.
Так ствол, что выдержал зимой
удары злобные ветров, -
и больше вытерпеть готов,
хоть сломлен, - шумный пир весны
встречает высохшей корой
безмолвных веток. Луч веселый,
теряясь в их сплетенье тесном,
тревожит пылкою игрой
их дрему, но на ветках голых
уж листья больше не воскреснут.
Из Жерара де Нерваля