Когда прожитый день пошел на слом,
и бродят сны, то радужны, то прытки,
и лодочник Харон гремит веслом
в уключине несмазанной калитки,
то слышен плач, как кашель кровяной,
то лай собак перемежает смех,
то кашляет, хрипя, гефестов мех -
ложится ночь подземною страной.
Затем я смеялся и плакал навзрыд,
что песня моя слишком громко звучит.
В холодной и хвойной, и гулкой глуши
невольно ослаблю я струны души.
Невольно. Лишь трону я струны рукой,
как мутный туман полетит над рекой,
а голос возвысив и песней паря,
я слышу, как волки вдали мне вторят.
И радо, смеркаясь на срезах свинца,
тяжелое небо послушать певца.
Привольно и холодно звезды горят,
да тает в груди их игольный наряд.
Легко на просторе и радостно петь,
а все же придется и мне умереть.
Листья опали, зима подступила
к горлам промерзших дубовых корней.
В день, когда к сердцу подступит могила,
ты обязательно вспомнишь о ней.
Здравствуй, моя отвлеченная Лала,
листья опали, настала зима,
дудка моя излилась (отрыдала),
и сердце мое отпустила тюрьма.
Выйдя зимой в побережные степи,
я удивлюсь протяженности дней.
Видел, как рвутся тяжелые цепи?
Но каждая ночь все длинней и длинней,
