смерть

Над белизной одежд ореховые лица.
Светило белое в глазах повторено.
Осталось позади былого моря дно,
И бешено взята мятежная столица.

Здесь - громовой парад. А там - за птицей птица.
Там трупы вздутые навалены в одно,
И небо токами дрожащими полно,
И, чуя тление, взывает кобылица.

Позеленелую развеивая медь,
Сияет куполом упорная мечеть.
Распахнутая дверь дымится, точно рана.

И вор оглядчивый в сияньи рдяной мглы
Берет из твердых рук убитого муллы
Парчовый фолиант столетнего Корана.

1916

Наша елка зажжена.
Здравствуй, вечер благовонный!
Ты опять бела, бледна,
Ты бледней царевны сонной.

Снова сердцу суждена
Радость мертвенная боли.
Наша елка зажжена:
Светлый знак о смертной доле.

Ты стройна, светла, бледна,
Ты убьешь рукой невинной...
Наша елка зажжена.
Здравствуй, вечер, тихий, длинный.,
Хорошо в моей тиши!
Сладки снежные могилы!
Елкич, милый, попляши!
Елкич, милый, милый, милый.

16 ноября 1907
Петербург

1

Я тебя провожаю с поклоном,
Возвращаю в молчанье кольцо.
Только вечер настойчивым стоном
Вызывает тебя на крыльцо.

Ты уходишь в ночную дорогу,
Не боясь, не дрожа, не смотря.
Ты доверилась темному богу?
Не возьмешь моего фонаря?

Провожу тебя только поклоном.
Ожесточено сердце твое!..
Ах, в часовне предутренним звоном
Отмечается горе мое.

24 ноября 1907
Москва

2

И я пришел к тебе, любовь.
Вслед за людьми приволочился.
Сегодня старый посох вновь
Пучком веселых лент покрылся.

И, как юродивый счастлив,
Смотрю на пляски алых змеек,
Тебя целую в чаще слив,
Среди изрезанных скамеек.

Тенистый парк, и липы цвет,
И всё - как в старых песнях пелось,
И ты, шепча "люблю" в ответ,
Как дева давних лет, зарделась...

Но миг один - и соловей
Не в силах довершить обмана!
Горька, крива среди ветвей
Улыбка мраморного Пана...

Мои поля сыпучий пепел кроет.
В моей стране печален страдный день.
Сухую пыль соха со скрипом роет,
И ноги жжет затянутый ремень.

В моей стране - ни зим, ни лет, ни весен,
Ни дней, ни зорь, ни голубых ночей.
Там круглый год владычествует осень,
Там - серый свет бессолнечных лучей.

Там сеятель бессмысленно, упорно,
Скуля как пес, влачась как вьючный скот,
В родную землю втаптывает зерна -
Отцовских нив безжизненный приплод.

В квартире прибрано. Белеют зеркала.
Как конь попоною, одет рояль забытый:
На консультации вчера здесь Смерть была
И дверь после себя оставила открытой.

Давно с календаря не обрывались дни,
Но тикают еще часы с его комода,
А из угла глядит, свидетель агоний,
С рожком для синих губ подушка кислорода.

В недоумении открыл я мертвеца...
Сказать, что это я... весь этот ужас тела...
Иль Тайна бытия уж населить успела
Приют покинутый всем чуждого лица?

Прекрасный вечер в цирке. Клоунада
лицом к лицу, при минимуме грима.
И балерины алая помада,
с улыбкою, как смерть неумолима.

Над кругом, в куполе, стальные тросы тонки
дрожь музыкальная их пробует незримо,
но стриженые лают собачонки
и стерегут твой шаг неповторимый.

Душа, ты с долей унизительною в ссоре.
Неотразимая, ты разбиваешь отражение,
но веер безошибочный и скорый
подчеркивает сам твое движение.

1

Не хочешь говорить со мной ты о любви.
Над тенью сумерек стена дождя повисла,
и капли мертвые не обретают Смысла,
сливаясь с плотью умершей земли.

Жестоко ТАК, намеком "ты чужой",
ты сердце бедное мое терзаешь,
что смерть мне милой кажется сестрой,
а ты врагом. Меня ты понимаешь,

надеюсь, верно. Друг до гроба твой
я в тайне от тебя слезами обливаюсь,
в лицо ж тебе как недругу смеюсь.

Чтож, это все пройдет, когда святой союз
мы заключим, друг друга обнимая,
присыпанные черною землей.

2

Ты раньше песен заводило хоровод.
Теперь молчишь, я замираю стоя.
Ты стало мудрое, тяжелое, простое,
минул с тобой тридцать седьмой нам год.

Годов ничтожество и жизни краткий срок
теперь уже вполне мы осязаем,
и брезжит нам великое за краем,
где смерти всех смиряющий порог.

Нам странно жить и страшно умирать,
с каких-то пор повсюду мы чужие.
Молчишь ты, воронов, что в небе закружили,
ты научилось клекот понимать.

Лодка, дневка, душный покой.
Дно. Песок, поддернутый илом.
Мы живыми легли в могилу,
ждем, чтоб солнце прошло стороной.

Для чего ты и здесь под волной
холодна и близка так сердцу
как привычка во тьме ледяной
равнодушно думать о смерти?

На закате колеса Феба
по ступицы зальют дым и кровь,
там где к жизни воскресшие вновь,
мы пробьем наше зыбкое небо.

Как играют со смертью горькой
дай с тобою в любовь сыграть.
Чтоб тебя как гвоздику ломкую
захотелось мне сладко сломать.

Чтоб на грозном и радостном пире,
в треске факелов смоляных,
заиграли стальные псалтыри
в алых комнатах ледяных.

Сад застыл, добежав до зимы,
в ожидании радостно-звонком.
Одиноко за стенкою тонкой
бьется птица мучительной тьмы.

И морозные, колкие блики
ранят снежное сердце гвоздики.

От одиночества, от неудач, от скуки,
от лишних встреч, - ты все заиндевело,
друг, сердце милое, твои я слышу стуки,
пугающие смерть, что всюду рыщет смело.

От ветра черного белеет море.
Где-то есть гавань тихая. Гребцов слабеют руки.
Гнев мстительных богов, друзей утрата, горе,
забытое тепло, тупая боль разлуки.

Но на родной земле, где бури только эхом,
почти не слышимым, до слуха долетают,
ложатся сумерки цикад веселым смехом,
на пламя очага ложится тьма святая,

О, Родина, ты мой услышишь шепот,
здесь в мертвой тишине заброшенных полей,
здесь, где мой первый крик взойдет последним вздохом,
всех самых горьких слов прекрасней и больней.

Как знамя тишины последней бездыханной,
как на руки Христа тебя я подниму.
Как русское УРА в оглохшем поле бранном
тебя я прошепчу, с тобою я умру.

Есть сумерки, есть день,
но каждый раз, вдыхаешь, положившись на удачу,
дыханием ход мысли обозначен -
очнешься мертвым,
а живя сейчас, лишь дышишь,
и от этого ты пьян,
вино тебя уже не протрезвляет,
ты думаешь, вдруг протрезвит кальян,
но вот загадка, кто с тобой играет,
прикрыв лицо, какого цвета он,
и шаг его то падает, то тает,
забыв коснуться пола.
Как узнать того кто постоянно ускользает?
Тем временем от глаз отходит сон,
ум бодрствует похожий на болото,
очнешься мертвым...

Сегодня солнце бросило меня,
как и вчера меня лишило света,
а свет луны обманчив как мулета
и холоден как сталь...

В глазах темно, обманщик скалит зубы.
Куда бежать, в какую мглу замкнуть
скользящий круг,
где отблеск стали грубой
венчает смерть,
где тьма на дне братины,
что храбрецы по очереди пьют,
где в глушь и в мрак
под покрывало тины -
в один для всех сойдут они приют.