лес

Осень. Прохлада в лесах
кукла скандалит и воет,
будто душа куклы-пса
ранена насмерть судьбою.

Тягостный дел оборот —
некому кончить подранка.
Осень идет,
и леса вывернуты наизнанку.

Пахнет сырыми грибами,
похолодел небосвод.
Тучи с разбега об лед
бьются могучими лбами.

Светло и тихо на пустой платформе,
электропоезд только что ушел.
И быстрая река, и лес, и поле
видны отсюда очень хорошо.

Людей здесь нет — уехали на запад,
творить свои всегдашние дела.
Так музыка рождается внезапно
из воздуха прозрачного стекла.

На севере меня найдешь,
там ночью сумеречной встретишь,
где комариные наречия
качают спеющую рожь.

На землю древнюю взойдем
зверьем богатую и рыбой,
где с незапамятных времен
кровавые остались глыбы,

где солнечным полны огнем
лесные теплые озера,
и под редеющим дождем
грибные созревают споры,

где слабый голос крепче книг,
и у пустеющего трона
неусыпающий приник
немой певец к дрожащим кронам.

Безумствует еще погода штормовая,
но запах тления уж наполняет лес.
Густым лежит ковром и преет листьев стая,
что, с веток снявшись вдруг, поднялась до небес.

Молчи, душа, крепись, зализывая раны.
Пусть яркий солнца блеск нас зазывает ввысь,
но трезвый ярче свет осеннего Урана,
он листья кажет нам, что ниц все улеглись.

Насквозь прозрачный лес пронизан ярким светом,
сияют облака в холодной синеве...
Лишь запах холода нас примиряет с летом

Что мучает меня, не знаю сам,
мне кажется, я был тобою брошен
и заблудился, мертвые леса
стоят кругом, и каждый вдох мне тошен.

Я знал где страшно, тверд и нелюдим
я шел навстречу смерти,
знал я, в этом - спокойствие, и холод ныл в груди,
и мир был ярок, но качнулась твердь...

Врагов почтенье ледяное,
друзей горячее вино,
но если счастье есть земное,
не у людей живет оно.

Беги людей, беги в леса,
оно лишь там живет. Лиса
залает под луной,
и зубр проходит стороной,
медведь в малиннике пасется,
потом ложится спать зимой,
и заяц радостный несется
над первой снежной целиной.

Река молчание хранит
под крепкой ледяною крышей,
и треск стволов далеко слышен,
когда пустующий зенит
над лесом злым морозом дышит.

Затем я смеялся и плакал навзрыд,
что песня моя слишком громко звучит.

В холодной и хвойной, и гулкой глуши
невольно ослаблю я струны души.

Невольно. Лишь трону я струны рукой,
как мутный туман полетит над рекой,

а голос возвысив и песней паря,
я слышу, как волки вдали мне вторят.

И радо, смеркаясь на срезах свинца,
тяжелое небо послушать певца.

Привольно и холодно звезды горят,
да тает в груди их игольный наряд.

Легко на просторе и радостно петь,
а все же придется и мне умереть.

Вернуться в дом где пахнет все смолой,
в тот дом, где сам еще ни разу не был.
И память, всю пропахшую золой,
отдать на откуп соловьям и небу.

Ты слышал соловьев, дитя камней?
Они бегут от наших улиц шумных.
Подумаешь: "А вдруг я соловей", -
но стыдно думать в окруженьи умных.

Берешь бутылку, вытираешь стол,
садишься и внезапно затихаешь...
И кажется, что вот - уже нашел,
но что нашел и сам еще не знаешь.

Бесконечный треп -
грязные стены.
Мой последний след теряется здесь.
Беззащитный лис кружит по лесу,
а на ранний снег запоздалый лист,
рыжий лисий брат, падает ниц.

Шаг за шагом в шаг по свежему снегу,
след за следом вслед - всех следов не счесть.
Я сижу и смотрю на грязные стены.
Мой последний след теряется здесь.