Закат и сумерки — тревогой приходящий
пульс ежесуточный. Удары сердца мира.
И солнечная дымная порфира
оставлена на облаке летящем.
Владыка спать ушел, и воскресают
стремительные звездные плевки
и запахи травы, и мотыльки
в огне погибнуть к свечке прилетают.
Призрак вечности бродит над нами
пепел снега и мокрая жесть.
Ровный ряд облаков как цунами,
налетая все топит окрест.
В небе Питера (жить под ним — храбрость)
с запятою и точкой, след в след,
будет вечно написан наш адрес:
Сказки Гоголя, Невский проспект.
Уходит жизнь из сжатых кулаков,
над городом простуженным и серым,
скользя несутся башен облаков
под небо взгроможденные химеры.
Деревья мокрые, сойдясь на ветра зов,
снимают груз уже ненужных листьев,
затем, что ветр, что дует из низов
сибирских рек как сон уносит жизнь.
Срывает их, затем что среди веток
помногу будет черных зимних снов,
покоротку и мало будет света.
Жди белых мух, пей черных гроздьев кровь,
затем, что не услышишь ты привета,
замри, душа, пригнись под теплый кров.
Безумствует еще погода штормовая,
но запах тления уж наполняет лес.
Густым лежит ковром и преет листьев стая,
что, с веток снявшись вдруг, поднялась до небес.
Молчи, душа, крепись, зализывая раны.
Пусть яркий солнца блеск нас зазывает ввысь,
но трезвый ярче свет осеннего Урана,
он листья кажет нам, что ниц все улеглись.
Насквозь прозрачный лес пронизан ярким светом,
сияют облака в холодной синеве...
Лишь запах холода нас примиряет с летом
Лист спелый, скован холодом внезапным, замирает.
Жизнь коротка как день и много ль мне успеть?
Об солнца теплый шар жизнь вечер разбивает,
и листьев рушится таинственная медь.
Деревьев мачты ветр со скрипом запирают,
но ветер листьев с них срывает паруса...
О, осени приход, ты как утрата рая
вселяешь Смысл в земной угрюмый сад.
Лес полон ропота, ветр облака сгоняет,
как кучи высохшей безжизненной листвы.
Они в смятении и в беспорядке тают
Уж мутный солнца диск давно в полсилы светит,
свисают облаков плавучие холсты,
излился свет его в тяжелый дух соцветий,
терзающий осенние цветы.
Любовник брошенный спит одержимый горем,
немеет дух его... Глядит из пустоты
всегдашний лик луны над усыпленным морем,
и мысли мертвые, безжизненно чисты,
плывут за трупом труп и стоном стону вторят.
Живящих дней весны все умерли мечты.
Я вижу: жизнь - сон, а пробужденье - горе,
