война

Над белизной одежд ореховые лица.
Светило белое в глазах повторено.
Осталось позади былого моря дно,
И бешено взята мятежная столица.

Здесь - громовой парад. А там - за птицей птица.
Там трупы вздутые навалены в одно,
И небо токами дрожащими полно,
И, чуя тление, взывает кобылица.

Позеленелую развеивая медь,
Сияет куполом упорная мечеть.
Распахнутая дверь дымится, точно рана.

И вор оглядчивый в сияньи рдяной мглы
Берет из твердых рук убитого муллы
Парчовый фолиант столетнего Корана.

1916

О, Родина, ты мой услышишь шепот,
здесь в мертвой тишине заброшенных полей,
здесь, где мой первый крик взойдет последним вздохом,
всех самых горьких слов прекрасней и больней.

Как знамя тишины последней бездыханной,
как на руки Христа тебя я подниму.
Как русское УРА в оглохшем поле бранном
тебя я прошепчу, с тобою я умру.

I

Средь братьев, ростом не велик,
я младшим был на бранном пире
и струн воинственной псалтыри
касаться с кротостью привык.

Один среди овец смиренных,
под леса сумрачной стеной,
тревожил утренний я зной
органа голосом священным.

Кружил лишь полдень золотой
орлом над голыми холмами,
моих молитв под небесами
лишь Бог был Слушатель Святой.

II

Священник-старец предо мной
предстал - величественный, строгий:
"Избрал тебя из братьев многих
Господь". - Изогнутый луной

Полнеба, вздыхая, качалось,
по городу тени плыли,
и кто-то свихнулся, и
небо порезал на плети,
и я проходил переулками, прячась,
и тени легли
остывшими пальцами пьяниц
как шрамы на плечи.

Дома поднимались войною этаж на этаж,
как копья вздымались опавшие зимние кроны.
И я ли, качаясь спешил, завернувшийся в плащ,
и плачем моим ли рыдали стекольные звоны?

Не ходи в мои степи за мной,
никогда не грусти обо мне.
Мне невиданный виделся бой
этой ночью при полной луне.

И усталых пожарищ огни,
и каленые горла горнил,
вой и топот, и лязги брони,
и глаза неизвестных светил.

И над горькою дымкой степной
солнце бредит куда не взгляни -
мчится всадник от крови хмельной
над растоптанной щеткой стерни.

Он поднялся еще до зари,
чтоб погибнуть с вечерней зарей,
ярко-красное солнце горит
над стальною его чешуей.

Все будни тихи моего золотого пера,
теку как березовый ствол человеческим соком,
их красною точкой отметит пробитый висок
в прицеле у снайпера
выстрелом тихим далеким.

Изнеженный мак покрывает степные равнины.
Что песни мои! небольшой диковатый народ.
Как скифскую бабу их путник вечерний найдет.
Их ветер поет на кирпичных губах окарины*.

*окарина - флейта из обожженной глины