снег

Наша елка зажжена.
Здравствуй, вечер благовонный!
Ты опять бела, бледна,
Ты бледней царевны сонной.

Снова сердцу суждена
Радость мертвенная боли.
Наша елка зажжена:
Светлый знак о смертной доле.

Ты стройна, светла, бледна,
Ты убьешь рукой невинной...
Наша елка зажжена.
Здравствуй, вечер, тихий, длинный.,
Хорошо в моей тиши!
Сладки снежные могилы!
Елкич, милый, попляши!
Елкич, милый, милый, милый.

16 ноября 1907
Петербург

За окном гудит метелица,
Снег взметает на крыльцо.
Я играю - от бездельица -
В обручальное кольцо.

Старый кот, по стульям лазая,
Выгнул спину и молчит.
За стеной метель безглазая
Льдяным посохом стучит.

Ночи зимние! Кликуши вы,
В очи вам боюсь взглянуть...
Медвежонок, сын мой плюшевый,
Свесил голову на грудь.

9 февраля 1907 Москва

Призрак вечности бродит над нами
пепел снега и мокрая жесть.
Ровный ряд облаков как цунами,
налетая все топит окрест.

В небе Питера (жить под ним — храбрость)
с запятою и точкой, след в след,
будет вечно написан наш адрес:
Сказки Гоголя, Невский проспект.

Кроваво-красные на снег ложатся краски,
так в светлые рождественские дни
мы страшные рассказываем сказки
о деле Ирода, и душу страх теснит.

Звезда, пришедшая призвать младенцев горе,
волхвов привлекшая, и Дева с ней родит,
не оставляй нас в нашем детском горе,
наш детский страх развей и вечно нам свети.

Солнцем выжжены клинья в снегу.
До тепла надышаться б весной,
улететь легким паром из губ
в свет и запах ее слюдяной.

Но в изменах ее и в слезах
есть закон и порядок стальной -
обмануть; нежно глядя в глаза,
обжигая холодной волной.

И душа, как бы встав ото сна,
возвращается к сумрачным думам,
и все кажется нету конца
снежным бурям постылым, угрюмым.

Цветы осенние, когда и так цветно
повсюду в кронах, сердцем обнимаю.
Так отнимающим тепло веретеном
земля уколота над безвозвратным краем.

Над краем холода, где только снег и тьма.
Нет воскресения! Как нет у тьмы той края!
Что может воскресить смертельный холод лба,
когда остынет он вне стен бесценных Рая?

Любовь от края и до края.
Дни ломкой ледяной блесны.
Угрюмый север снег бросает
под ноги сумрачной весны.

Поземка пробегает полем,
как кровь запекшимся - не льнется.
Она в лицо ему смеется
сквозь губы, сплавленные болью.

Камням бесплодным - дням унылым
мы обрекать себя должны.
О счастии лишь видеть сны,
лишь втайне восхищаться милым.

…а солнце яркое, машиною усталой,
все в жарком золоте проходит вдалеке.
На бреющем как жук, ему и горя мало,
что сани скользкие несутся по реке.

Что в воздух, как в стекло недвижного кристалла,
мороз убийственный до основанья влит.
Все соки замерли, смола твердеть устала,
смертельно-белый снег сверкает и звенит.

Дыханье теплое, лишь вечности коснется,
где ели черные как кипарисов ряд,
где эхо ломкое вовек не отзовется,
и страшной песнею предвечный блещет Сад…
И в тотже миг замрет, и больше не вернется.

Задвигай занавески, скоро уж,
поползла по дворам поземка,
опрокинется этот город
и скользнет по ледовой кромке.

За стеклянной преградой тонкой,
дождь стучал по железной крыше,
мы с тобою, почти неслышимы,
улыбались в витринной нише.

Ветер вторит собачей похоти,
да жильцы разозлясь хохочут,
изготовился красный кочет
прыгнуть к небу в крови и грохоте.

Ветер тучи рвет. Под кровлей
будто псы с цепи сорвались.
Горячо, с тоскою, с болью,
бьется сердце милой Alles.

Дружбой связанные кровной,
лишь заката мы дождались.
Горячо пред ночью темной
бьется сердце тихой Alles.

Туч тяжелые громады
бурей снежною сорвались.
Снегом улицы завалит,
сердце радо и не радо.

Прекрасны небеса в ужасный миг
для листьев, по утрам заиндевелым
на гибель их глядит туманный лик
без жалости и холодно, и смело,

на лужи, что поддернуты ледком,
поддернуты дубы звенящей рудью...
Их гонит прочь решительным кивком.
Как в эти дни поется полной грудью.

Днем ветра нерешительный набег
им вырвет жизнь, как вырывают руку.
Сойдут они под первый тонкий снег
в густую тьму, где не слыхать ни звука.

Чист солнца диск, и в наготе аллей
без листьев стало тише и светлей.

Тепло ушло как дым, стоит ноябрь безгласный,
но в дни короткие и сухо, и светло,
лишь ровный Смысла вздох их обрывает властно.
- Зачем светить? Все отжило, ушло.

Когда скудеет свет, в живом сплетенье веток
как в сети рыбаря светлее блески звезд.
О дни последние пред преставленьем света,
ясней вы шумных дней тяжелых винных грозд.

Внезапно повзрослев, стою перед ответом -
внезапной трезвости мне бремя тяжело ль?
Жну первый снег, живу последним светом,

Почти беззвучные слетают мотыли,
сухую, злую землю покрывая,
когда б не стужа, в грудь нагую мая
они, как реки буйные легли б.

Растрепанные тучи побрели
за журавлями, крик их обрывая.
Когда б не осень, отзвук песен рая
не достигал бы сумрачной земли.

На грудь земли ложится снег тяжелый,
и черная почти уж не видна.
Погребена красавица весна,
и самый смех ее забыт веселый.

А горечь с губ утрет ноябрь голый,
когда угрюмым мужеством полна
вздохнет душа, всю скорбь испив до дна.

Когда взлетает легкая листва -
прозрачных рощ убор позолоченный,
в расторгнутые круги естества
вперяет она взгляд разгоряченный.

Коль гаснет солнца купол обреченный,
свежо горят собора купола,
и листьев просветленная зола
венец сплетает деве обрученной.

Любовь ее, сколь сильна б не была,
всегда тиха и догорает скоро.
Лишь снег ее венчального убора
навечно скрыт в глуши резных палат.

И слабый свет морозного узора -
прозрачный хлад. Весна придет нескоро.

Врагов почтенье ледяное,
друзей горячее вино,
но если счастье есть земное,
не у людей живет оно.

Беги людей, беги в леса,
оно лишь там живет. Лиса
залает под луной,
и зубр проходит стороной,
медведь в малиннике пасется,
потом ложится спать зимой,
и заяц радостный несется
над первой снежной целиной.

Река молчание хранит
под крепкой ледяною крышей,
и треск стволов далеко слышен,
когда пустующий зенит
над лесом злым морозом дышит.